— Хороший был мужик, но пьянь. Правда — честный. Принесет получку, сто тридцать рублей, сто десять отдаст мне, а двадцать себе забирает. Майя, говорит, ближайшие две недели изволь — изволь! — меня не ругать. Я буду пить. Ты, главное, меня не пили да с утра вовремя на смену буди. Ясно? — рассказывала тетя Майя тощему высокому ирландцу, пока Понаехавшая в скором порядке обменивала фунты стерлингов на рубли. Ирландец водил длинным носом и растерянно улыбался в ответ.
— А я чего? Я не могла ему запретить пить. Он пьет — а я плачу. Мне его жалко и себя жалко. Приползет вечером на бровях, ляжет поперек кровати. Иногда во сне обоссытся. Вот я и подстилала ему клеенку, как дитю малому. Две недели пьет, как сволочь, буянит. Жидовской мордой иногда обзывает! — Тетя Майя наливалась слезами, замолкала на секунду, таращилась глазами. Аккуратный маленький японец, которому она жаловалась, участливо качал головой. — А сам-то, можно подумать, сам-то кто? — вздыхала тетя Майя. — Голимый калмык. Узкоглазый, навроде тебя! Но туда же.
Убиралась тетя Майя специальной, собственного авторства жидкостью: на пять литров воды — горсть натертого на крупной терке хозяйственного мыла плюс синьки столовую ложку, да нашатыря столько, чтобы «не ядрено, но и не жидкие сопли».
— От всяко-разной инфекции, — поджимая губы, многозначительно кивала она в сторону жриц любви.
Неизвестно, убивала все некошерное дезинфицирующая жидкость или нет, но воняла она так, что припозднившиеся интуристы брезгливо шарахались, учуяв немилосердное амбре.
— What a… — щелкали они пальцами, пытаясь подобрать какое-нибудь цензурное определение тому, чем тетя Майя протирает стойку ресепшн, и, не придумав ничего вразумительного, капитулировали: — What a fucking shit?[12]
— Рашн дуст, — отшучивались администраторши.
— Потерпят, ничего с ними не станется! — пыхтела тетя Майя на их слабые призывы к состраданию. — Нанесут своих микробов, а потом отдувайся. СПИД окаянный в Москву откуда пришел? Мы, что ли, его придумали?
— Не мы, — соглашались администраторши.
— То-то!
Объяснять тете Майе, что «рашн дустом» микробы окаянного СПИД не возьмешь, не имело никакого смысла — тетя Майя свято верила в чудодейственную силу жидкости для уборки. Будь ее воля — она бы каждого интуриста натирала своим дустом на подступах к таможенному контролю и только потом запускала в Россию.
— А то чихнут на тебя своими гониреями — а ты лечись потом! — пыхтела возмущенная беспардонным поведением гостей столицы тетя Майя.
Основная уборка гостиничного фойе проводилась почти под утро. Как только часы пробивали три, из служебных помещений важно выплывали уборщицы — тетя Галя, тетя Майя и молоденькая Саша. На всю мощность включались вытяжки, мерно гудели пылесосы, тихо бормотали подвешенные под потолок телевизоры. Усталая охрана разбредалась по углам, убирался большой свет, один за другим закрывались торгующие сувенирами магазинчики. Наступало «Время-ночь».