Менни Бек простонал.
— Довольно красивая речь, — отозвался Хикс.
— Ну и как?
Хикс покачал головой:
— Не пойдет. У вас и у жителей штата Нью-Йорк слишком много общего. Я не доверюсь ни им, ни вам в том, чтобы отличить верх от низа. Они дали мне пинка, прогнали с работы потому, что я раскрыл свою варежку против вопиющей несправедливости в одном из их прогнивших, зловонных судов. А теперь вы убаюкиваете меня пустыми обещаниями. Станьте, мол, паинькой и выложите нам все о группе людей, попавших в беду. Их желания меня мало трогают. Теперь я сам решаю, о чем мне рассказывать, а о чем помалкивать. Вы говорите, что поймаете этого убийцу. Сомневаюсь в этом. Не уверен даже, сумеете ли вы когда-либо уловить его след. Мне думается, что накрою его лишь я сам.
Корбетт откашлялся.
— Ну и что я вам говорил? — Бек выпрямился на своем стуле. — Единственное, что на белом свете заденет этого парня за живое, — три часа заточения в подвале.
Хикс вызывающе усмехнулся:
— Вам бы это доставило удовольствие, верно?
— Это точно, сын мой. Большое удовольствие.
— Вы еще пожалеете об этом, — заявил Корбетт. — Постараюсь устроить вам это. А пока что оставайтесь в этом доме.
— В чем меня обвиняют?
— Ни в чем, но оставайтесь здесь.
— Тогда этот вопрос я тоже буду решать сам.
— Ах, вот как? Хорошо, поступим следующим образом. Если вы попытаетесь улизнуть, то будете арестованы как свидетель по существу дела. И достаточным основанием для этого будет ваше предложение сегодня после обеда доставить Купера. Следовательно, вам было известно, где он находился, или вы знали о его передвижениях после вчерашнего побега. А это важнейшая часть этого расследования.
— О-о, об этом я готов вам доложить. — Хикс поднялся. — Я отвез его к себе домой, хорошо накормил и уложил в постель. Потом он приехал сюда, чтобы его убили. Да еще слопал мои сладости.
— Ха, ха! — прокудахтал Корбетт.
— Настоящий черный юмор, — прорычал Бек.
— Когда я вам честно о чем-то рассказываю, — посетовал Хикс, выходя из комнаты, — вы мне не верите.
Когда Хикс в сгущающихся сумерках съезжал с дороги на покрытую травой площадку, Хитер Глэдд находилась в своей комнате на втором этаже дома. Она сидела у окна, смотрела на улицу, но ничего не видела. Она поднялась к себе сразу после разговора с окружным прокурором.
До вчерашнего дня ей приходилось видеть покойников лишь в гробу. И вот она увидела мертвую сестру — единственного человека, которого глубоко любила, — и это было так внезапно, так ошеломляюще! Потом Джордж с двумя мухами у смертельной раны в голове. Да, она стала теперь совершенно другим человеком, совсем не той Хитер Глэдд, какой была два дня назад. В тугой узел сплелись отношения между нею, Джорджем и Мартой. И в этом доля ее вины — она вела себя по-детски беспечно. Да, ей довелось пролить немало слез, но она злилась и раздражалась, точно речь шла о мелких неурядицах, точно обнаружила, что на всех ее чулках спустились петли. Она продолжала бы вести себя так же и дальше, оставаясь легкомысленной, недалекой простушкой, если бы смерть не преподала ей жестокий урок.