Княжна спустила ноги на пол, встала.
— Анна и мой кузен собираются после войны пожениться!
— Тем более распрощайтесь с ними.
Прима тоже поднялась.
— Никогда… Слышите, больше никогда я не приду на ваши спектакли и прошу немедленно покинуть мой дом!
Табба хотела что-то ответить, но решительно повернулась и быстро зашагала к выходу.
Дворецкий, стоявший рядом в затемненной комнате и слышавший весь разговор, тяжело вздохнул и направился в сторону спальни княжны.
Дверь ее была приоткрыта, тем не менее Никанор предупредительно постучал.
— Барышня, мне необходимо вам кое-что сказать.
— Может, все-таки завтра? — раздраженно спросила та. — Взял манеру беседовать по ночам!
— Это крайне важно. Возможно, после этого вы меня уволите.
— Говори.
Дворецкий переступил через порог, замер возле самой двери.
— Говори же!
— Я виновен перед вами, барышня.
— Это я знаю. Что еще?
— Вы не знаете, в чем моя вина. — Губы Никанора вдруг часто задрожали, по щекам потекли слезы. — Я недостойно обманул вас, барышня. Обманул самым страшным образом.
— Можешь не рыдать, а объясниться человеческим языком?
— Могу… Сейчас объяснюсь. — Дворецкий достал из кармана большой платок, вытер слезы, щеки, нос. — Помните ту страшную ночь, когда воровки забрались в ваш дом и пытались похитить черный бриллиант?
Глаза княжны округлились.
— Ты нашел его?
— Совершенно верно, нашел оброненным на ступени. Подобрал…
— И где же он?
Дворецкий снова заплакал. Княжна подошла к нему, встряхнула за рукав.
— Он у тебя?
— Нет, отдал.
— Отдал?!. Кому?
— Господину полицмейстеру. Василию Николаевичу…
— Зачем?.. Почему ему?
— Вы опасались этого камня, а я не знал, куда его подевать. К тому же его высокопревосходительству бриллиант нужен был для дела. — Никанор опустился на колени и, продолжая плакать, стал целовать подол ночной сорочки девочки. — Простите меня великодушно, барышня… Или велите убить. Не могу я больше жить с таким грехом на душе!
Девочка силой заставила его подняться, вытерла ладонью мокрые щеки.
— Признался, облегчил душу, и слава богу. Только держи этот секрет при себе. Не смей никому говорить ни слова.
— А кому, барышня, кроме вас?.. У меня ведь родней никого нет на этом свете… Спаси вас Боже.
Следователь Егор Никитич Гришин дождался, когда полицмейстер примет его, поклоном ответил на приглашение секретаря войти и перешагнул порог огромного и богато обставленного кабинета.
Василий Николаевич сухо поздоровался с ним, так же сухо показал на кресло, сел за стол.
— Что это за поножовщину устроили вы на Дворцовой площади? — спросил он, неприязненно глядя на следователя.