— Самую малость, барыня.
— Что ты сказала?!
— Нет, вы не располнели, — быстро исправилась девушка. — Платье слегка село от стирки.
В дверь постучали, и тут же в комнату просунулась голова Арнольда Михайловича.
— Зал под завязку, господа ждут вашего выхода, мадемуазель.
— Закройте дверь! — бросила Табба.
— Что с вами, мадемуазель?
— Ничего. Не вламывайтесь, когда дама одевается! — взорвалась артистка и силой захлопнула дверь.
— Зачем вы так? — удивилась Катенька. — Он может уволить.
— Не уволит! — ответила Табба. — Он на мне деньги зарабатывает! — И распорядилась: — Налей вина!
Катенька послушно достала из корзиночки бутылку, наполнила фужер, прижалась спиной к двери, чтоб никто не вошел.
Прима выпила вино, распорядилась:
— Кликни Изюмова.
— Сейчас.
Прислуга открыла дверь, пальцем поманила находящегося вблизи артиста.
— Вас зовут.
Тот торопливо вошел, с готовностью остановился перед примой.
— Слушаю вас.
— Полковника… ну, с Георгиями!.. в зале не заметили?
— Сидят, ждут вашего выхода.
— Передайте ему, что после выступления я желаю его видеть.
— Как скажете, мадемуазель, — покорно произнес Изюмов, побледнев.
Артистка надела на лицо маску, бросила на себя взгляд в зеркало и толкнула дверь.
Проходя мимо кабинета хозяина, увидела приоткрытую дверь, быстро вошла туда. Огляделась, прошлась руками по столу, выдвинула ящик, увидела там дорогие, в бриллиантах, часы и револьвер. От неожиданности вздрогнула, тем не менее взяла часы, сунула их в скрытый карман юбки и покинула комнату.
Пианист ударил по клавишам, и зал всколыхнулся от аплодисментов.
— Несравненная «Ночная лилия»! — объявил Арнольд Михайлович.
Сонька, обмотав ножовку тряпкой, чтоб не было слышно скрежета по металлу, стояла возле окна на табуретке и, с трудом дотягиваясь до оконной решетки, подпиливала один из прутьев. От усталости или от шагов за дверью замирала, выдерживала паузу и снова принималась за ножовку.
Пальцы немели, покрывались кровавыми пузырями, металл нагревался, скрежет иногда был слишком слышен, и тогда воровка поливала ножовку водой и снова принималась за работу.
За темным окном глухо обозначали себя собаки, звенел колокольчик ночного обходчика, отбивали время часы на Петропавловке.
Никанор тяжело поднялся с постели, накинул на себя плед, нащупал ногами шлепанцы и направился к двери. От слабости его маленько занесло, но старик удержался и вышел в коридор.
Добирался до комнаты Кочубчика почти на ощупь — свет везде был погашен. Время от времени останавливался, борясь с кашлем и одышкой, и шагал дальше.
В комнате Володьки горела оплавленная свеча, и по этой причине было довольно светло.