Казалось, что лунный свет отбрасывает на него свои серебристые блики. Ветер стих, и – о, как странно! – на поверхности пруда женщина увидела дрожащее и при этом совершенно четкое зеркальное отражение изящных бамбуковых листьев, кистей мискантуса, а между ними часть дома со свинцово – темными окнами спальни. Но как такое возможно? Как на поверхности гальки могло что-то отражаться?
Оглядевшись, Ивонн нашла маленький камешек и бросила его в пруд. Он булькнул с характерным звуком. При свете луны сверкнули брызги и по воде побежали круги.
Ивонн нашла магическое слово, превращавшее камни в воду. Должно быть, она, сама того не осознавая, произнесла его. Неужели она даже не догадывалась о том, что это слово было настолько заурядным, что не сразу обращало на себя внимание?
Вероятно, это слово, превращавшее воду обратно в камни, было таким же простым и знакомым ей, и кто-то, незаметно для самого себя, произнес его вслух.
Ивонн вышла из леса, ветви деревьев которого загораживали ей весь обзор, и сразу же увидела, что вокруг пруда высились горы земли и гальки. И она вспомнила рассказ Бернхарда о том, что прежде здесь всегда скапливалась вода и они вместе с женой рыли канавы и засыпали эту промоину. Похоже, в этом месте бил родник, и, как только полицейские начали здесь копать, вода сразу же заполнила яму.
Ивонн, приподняв ленту оцепления, проползла под ней и уселась на скамейку.
Она пришла сюда, чтобы в последний раз полюбоваться на каменистый сад, на это удивительное место, немного напоминавшее ей могилу.
Теперь здесь все изменилось. Пруд с водой, обычная яма, был значительно ниже галечного. Уродливые и отвратительные насыпи из земли и гальки заслоняли собой узкие, вертикально вкопанные в землю валуны, возвышавшиеся над каменистым прудом.
Ивонн попыталась представить себе всю картину разыгравшейся здесь трагедии. Хелена попросила Бернхарда пойти полицию с повинной, а тот отказался.
«А если он не согласится?» – спросила ее Хелена во время свидания в тюрьме. И Ивонн ответила, что «тогда он настоящая свинья, и вам следует уйти от него».
Боже мой! От этого воспоминания она застыла на месте. И как только она могла дать подобный совет? Она же прекрасно знала, что больше всего на свете Бернхард боялся быть брошенным. Она и сама испытала на себе этот его страх, увидев его расширившиеся от страха зрачки и ощутив его мертвую хватку на своей руке, – и очень испугалась тогда за собственную жизнь. И как только она могла посоветовать Хелене сказать ему нечто подобное?
Ивонн ударила ладонью по деревянной лавке: она отчаянно разозлилась на себя саму. «И как только мой язык повернулся произнести это слово «бросить», – думала она про себя. – Мне, как никому другому, было прекрасно об этом известно!»