Фрэй не взял машины, а молча и методично мерил разбитый асфальт длинными ногами. Его шаг никак не вязался с напускной беспечностью. Не знаю, для кого он постоянно разыгрывает свои маленькие спектакли, но меня не проведешь. Я уже давно понял, что по юношескому азарту мой друг взвалил на свои плечи больше, чем мог бы унести. И с каждым шагом эта ноша делалась все тяжелее, но из гордости или заносчивости он никогда не будет ее с кем-то разделить. Так можно идти, может быть, даже достаточно долго, но потом ты все равно упадешь и будешь раздавлен этим нечеловеческим весом.
Если набережная за последние годы поменялась значительно, то чем дальше от нее уходишь, тем больше встречается именно старых улиц, с их затертыми, расцвеченными разного рода грязью, стенами, с кабелями и электропроводкой, что зачастую вылезают на фасад домов, с плесенью, которая, казалось, в темноте передвигается по поверхностям, но стоит приглядеться – и это оказывается всего лишь игрой теней. Здесь почему-то постоянно не просыхал асфальт, вода сочилась из всех щелей, капала со зданий, сбегая в подвалы. В некоторых местах улицы становились настолько узкими, что от стены дома по одну сторону можно было достать до дома на другой стороне, всего лишь протянув руку. В этих переулках неба практически не видно: оно прячется за переплетениями проводов, пересечениями труб и тряпками, что вывешивали наружу сушить несчастные обитатели клоаки. В основном это были непритязательные китайцы, но много и таких, что просто не могли позволить себе любое другое жилье.
Ничего не изменилось. Монах, в отличие от Фрэя, не хотел ничего менять. Зачем сносить лачуги? Когда-нибудь они сами развалятся под напором времени, и на их месте вырастут новые, точно такие же.
Мы не стали сворачивать в эти узкие кварталы, из которых то и дело слышалась китайская трескотня, плач ребенка – такой нереальный звук для резервации – и чья-то ожесточенная ругань. Короткий путь – не всегда самый приятный.
На пристани мертвые волны мерно плескались о сваи. Запах тины. Заржавевшие до буро-коричневого цвета поручни. В таком виде все существует уже очень давно, но теперь картина вызывала во мне еще и другой отклик: бесстыдно улыбающиеся трупы, примотанные к забору. То, что так ярко и безжалостно показывал мне Бор.
Нас уже поджидали. Как я и предполагал, их было гораздо больше десятка, а сколько еще пряталось за соседними зданиями, могла подсказать только моя эмпатия. Мало того, Дэвона среди них не было. Люди, собравшиеся на пристани, и близко не стояли к верхушке, некогда заправлявшей западной группировкой.