– Ты не умеешь пользоваться своим даром, – продолжал босс, – не знаешь, что это такое. Ты глух и слеп. Сейчас твои способности как старый больной пес тычутся носом мне в ноги и никак не могут определить, что же я такое. Нельзя же так бездарно их использовать, не для того они тебе даны.
Он рассмеялся и продолжал играть, но черные дыры глаз на этот раз смотрели прямо на меня:
– Мы с тобой почти одинаковые, я это чую… – музыка плакала, надрывалась. – Хочешь посмотреть, кем я был? Кем я стал, ты уже видишь.
Я не успел ответить – барьеры, которые, оказывается, все это время находились вокруг него, упали и на меня обрушился такой поток эмоций и воспоминаний, что я задохнулся и очень скоро потерял в нем самого себя.
Темнота и странная какофония звуков, похоже на хаос первозданья – необходима чья-то воля, чтобы собрать их воедино. Внезапно свет выхватывает меня из темноты: он направлен прямо в лицо и слепит нещадно, но за этим светом раздается один из самых странных звуков во вселенной – аплодисменты. Их не видно, но сотни людей ударяют в ладоши, радостно приветствуя мое появление.
Я кланяюсь четко, бесстрастно, как бы говоря "Погодите, погодите, не тратьте силы! То, ради чего стоит хлопать в ладоши, еще только впереди". Затем распрямляюсь, откидывая волосы назад, и поднимаю руки вверх. Прожектор выхватывает белоснежные манжеты и тонкую палочку, зажатую в пальцах. Зал затихает – лишь на секунду, но от этой секунды по телу пробегают приятные мурашки. Все взгляды прикованы ко мне. Все эмоции направлены на меня. Все они будут принадлежать мне. Целый час, до последней клетки своего тела. Их слезы, их восторг, экстаз, восхищение…
Я опустил палочку, и оркестр тут же издал протяжный низкий звук: мы пришли, мы здесь, встречайте же наше торжественное появление! Защебетала флейта, вытягивая из зала надежду, радость, тоску, тонкой светящейся нитью наматывая их на мою палочку. Скрипки – приманки для меланхолии и оживления. Контрабас зовет достоинство и силу. Габой для разума и беспечности. Литавры…
Каждому есть что отдать ради общего чувства, ощущения и состояния. Каждый может стать частичкой целого и испытать то, чего, возможно, никогда не было в его жизни, но чем могли поделиться с ним другие.
Это видение стало потихоньку блекнуть, словно кто-то опускал занавес, скрывая от зрителя сцену. В комнате Кербера все также царил полумрак, в камине потрескивал огонь, бросая отблески на предметы в комнате. Звуки рояля, оказывается, не останавливались. Музыка лилась все также неспешно.
– …знаешь, каким прозвищем меня называют за глаза? – голос Кербера звучал так, будто он всего лишь продолжает давно начатый разговор.