Дубинка Канцлера прохаживалась по телу Иосифа, словно тот выбивал ковер. Все попытки подростка выставить блок или отскочить заканчивались ничем, а иногда делали только хуже. Похоже, что поначалу толстяк бил вполсилы, но потом ему стало надоедать:
– Ну что, ты будешь защищаться или нет, никчемное отродье? Дай мне сдачи! Ну хоть разок! – за каждой фразой следовали новые удары, и с каждым словом они становились сильнее. – Хочешь, чтобы я избил тебя до потери сознания? Хочешь превратиться в кусок мяса?
В конце концов, Жаба сел на корточки, закрыл голову руками и стал монотонно подвывать. Канцлер же с белыми от гнева глазами начал пинать его ногами.
– Хватит! – закричал Фрэй. – Хватит! Он не умеет драться! Отпустите его уже!
– Уж я отпущу его, отпущу навсегда, – немец захлебнулся в хрюкающем смехе. – И тебя тоже, уродец. Все у меня уйдете.
Внезапно Жаба оборвал свой вой на какой-то высокой и пронзительной ноте. Он выпрямился во весь рост и с силой толкнул изумленного Канцлера так, что тот отлетел достаточно далеко. Толчок оказался безобидным – он только еще больше разозлил толстяка, заставил его оскалить кривые щербатые зубы:
– Так-то лучше. Теперь можно тебя и прикончить.
Дубинка опустилась еще несколько раз. Жаба не уворачивался, но затем снова толкнул от себя Канцлера. На этот раз немец рассвирепел окончательно:
– Играть со мной вздумал, щенок, мать твоя сука?
Мои чувства в этот момент, казалось, обострились до предела. И если раньше я только улавливал слабый, будто рассеянный отголосок страха Иосифа, его растерянности, его боли, то теперь что-то щелкнуло внутри него и вокруг распространился вязкий удушливый ужас. Ужас с чем-то не совладать, не суметь удержать в себе.
Я видел, как Кербер подался вперед, скрестил длинные пальцы и вперил черные дыры своих глаз в загнанного подростка. Я не чувствовал его, но каким-то невероятным образом понимал, что он ждет и то, чего он ждет, должно вот-вот случится.
Жаба снова толкнул Канцлера, но на этот раз все было иначе. Послышался треск. Голубая вспышка. И немца затрясло, словно он вставил два пальца в розетку. Это было всего мгновение, но и его хватило, чтобы мертвое, местами опаленное тело толстяка с грохотом, разрезавшим полнейшую тишину, упало на пол.
Кербер захлопал в ладоши, медленно, но весомо, на лице раздвинулась белозубая улыбка:
– Браво, мой мальчик!
Жаба сел на пол и, закрыв лицо руками, начал раскачиваться, словно в трансе.
Большой Ко подбежал к Канцлеру, пощупал пульс на шее:
– Допрыгался, бурдюк.
– Аарон, забирай мальчишку и пойдем, – Кербер поднялся и замотал вокруг своей шеи длинный белый шарф.