Пока я, обомлев от такого заявления, хватал ртом воздух, мой бесстрашный напар-ник разбежался и заскочил на стол. Подошёл вплотную к Басмачу, вышиб лапой сигару изо рта и процедил:
– А теперь послушай меня, ты, обрубок. Слушай внимательно и запоминай накрепко. Второго шанса не будет. Принять или не принять твоё предложение мы будем решать вдвоём. Я и Павел. Мы, а не ты, усёк? И за результаты будем отчитываться перед Дарьей, а не перед тобой. Потому что смотреть на твою рожу нет ни малейшего желания. Тем бо-лее, на одноглазую.
Жерар поднял сигару и поднёс зажженный конец к глазу Басмача. Тот зарычал от бессильного гнева. Жерар отвёл лапу в сторону, но недалеко.
– И ещё. Если ты, обрубок, по любой причине – мне по барабану, насколько она по-кажется тебе серьёзной – решишь обидеть моего напарника, я приду сюда и сотворю страшное. Никакая броня не спасёт. И тогда день, когда тебе отрезали кочан, покажется детским утренником.
– Не пугай, пёс, – враз осипшим голосом сказал Хайдаров. – Басмача не напугаешь.
– Я не пугаю. Я информирую. А меня ты помнишь. И знаешь, что мои слова – не пустой звук. Так ведь?
Жерар загасил сигару, ткнув в белый порошок. Неторопливо прошествовал к краю стола и спрыгнул на пол.
– Двигаем отсюда, чувачок. Здесь дохлятиной пахнет. Дашенька, отворяй ворота.
Безмолвная Дарья (по-моему, она буквально спала стоя) на заплетающихся ногах по-дошла к сенсорной панели – точно такой же, как снаружи. Удивительно, однако, на этот раз она попала ладошкой в нужное место с первого раза. Дверь начала открываться. Не дожидаясь, пока тяжёлая плита распахнётся полностью, я вывел женщину наружу.
Жерар покидал башенку последним. Он вразвалочку шествовал на задних лапах, за-ложив передние за спину, и фальшиво насвистывал «Марш энтузиастов».
Басмач помалкивал.
Спальни находились на третьем этаже. Я выбрал ту, которая выглядела обитаемой (остальные, как видно, предназначались для гостей) и уложил Дарью в постель. Под мел-кое хихиканье лохматого насмешника раздел её, укутал и вышел вон, оставив гореть ноч-ник. Мы расположились по соседству, через комнату. Вернее, расположился я один. Бес почти сразу умчался вниз, объяснив, что на столе осталось навалом вкусных и богатых протеином продуктов, которые до утра могут испортиться. Допустить такого расточитель-ства он не мог. Кроме того, ему требовалось «подавить ночной катаболизм», грозящий разрушить с таким трудом выращенные мышцы. Лучше всего для этой цели подходил поздний приём пищи.
Я обозвал его маньяком и собрался обдумать сложившуюся ситуацию. Но не успел даже толком позабавиться над тем, что искал по заданию Умнега самого себя. Заснул как убитый.