Игорь Годов торчал верстовым столбом возле опрокинутого электрокара. Кажется, с момента, когда спятивший батя заколол Семёныча, Годов так и не шевельнулся. Зато Се-мёныч наоборот весьма энергично ворочался на ложе из разрушенных ящиков.
– Какая нынче молодёжь нелюбопытная, – укорил меня Жерар. – Эх, был бы здесь Владимир Васильевич. Его-то наверняка заинтересовало бы.
– Ты какого Владимира Васильевича имеешь в виду? – спросил я, направляясь к Се-мёнычу. Надо было срочно выяснить, в чём там дело. Может, пора уже позаимствовать у Декстера катану? Оттяпать новорожденному зомби башку да ручки с ножками. Пока без-образничать не начал.
– Твоего папашу, ясное дело. А куда мы идём?
– Уже пришли.
Я наклонился и поднял обломок доски. Из него торчал пробивший доску насквозь боевой нож опричника – серьёзное оружие с выгравированной на лезвии собачьей головой. Ни капельки крови, ни клочка кожи на ноже не обнаружилось. Отец воткнул его рядом с шеей Семёныча!
– Ого! – уважительно тявкнул Жерар. – С таким глазомером твоему старику прямая дорога в Голливуд. Постановщиком трюков работать.
– Посоветуй ему при встрече, – сказал я и осторожно ткнул телохранителя носком кроссовка. – Эй, дядя! Ты живой?
– Да! – Покачиваясь и скрежеща зубами, он встал на четвереньки и поднял ко мне перекошенную морду. – Семёныча так просто не завалишь. А вы всё равно скоро сдохнете!
Он резко качнулся – собираясь не то боднуть меня, не то укусить. Пришлось отдёр-нуть ногу.
– Слушай, бес, он мне реально надоел. Угомони его, пожалуйста. Иначе я за себя не отвечаю.
Орудуя ножом, как рычагом, я разломал доску, в которую он был засажен. Отбросил щепки, провёл лезвием по краешку ногтя. Завилась белёсая стружка.
– Прирежу и точка.
– Угомонить, говоришь? Да запросто, – сказал Жерар. Вспрыгнул Семёнычу на спи-ну, пробежал к шее, прицелился и с размаху врезал передней лапой по горлу. Тот рухнул как подкошенный. Жерар кубарем скатился с него, отряхнулся и сообщил:
– Сонная артерия. Полчаса крепкого исцеляющего сна больному гарантировано.
– Титан! – искренне похвалил я. – Асклепий и Гипнос в одном лице.
– Не без этого, чувачок. Не без этого. О, это, кажется, нас.
Я обернулся. Конёк-Горбунок махал рукой.
– Идите сюда!
Мы подошли. Мистер Джи лежал, пристроив львиную голову на коленях Дарьи. Он был перебинтован буквально как мумия. А где не перебинтован – залеплен пластырем, будто иностранный конверт марками. Думаю, на это ушёл добрый пяток перевязочных пакетов из американских аптечек.
Однако глаза у героического сенатора были свободны от бинтов, открыты и веселы.