В феврале 1968 г. я уже собрался в аэропорт, чтобы улететь в Казахстан, как вдруг Брежнев позвонил Г.К.Жукову.
— Пока здесь, — ответил Г.К.Жуков, — вот оставил свой рапорт об отставке и собирается улетать домой. К вам с ним вместе? Хорошо, сейчас выезжаем. Поедем, тезка? — спросил Георгий Константинович.
Я, подумав немного, предложил:
— А что, если я не поеду? Мне к нему без пистолета не хочется заходить.
Этот чернобровый болван основательно развалил социализм.
— Откровенно говоря, и у меня нет большого желания видеть его, но что поделать?. Мы люди подчиненные, — сказал Жуков.
Когда мы зашли к Брежневу, то просто не узнали его (Брежнев был лицемером, к примеру, не меньше Ельцина и Горбачева), он встретил нас почти у входа в кабинет, поздоровался, как будто три дня назад у нас с ним не было ни конфликта, ни вообще серьезного разговора.
От предложенного коньяка и Жуков, и я категорически отказались. Брежнев повел разговор о советско-китайских отношениях, но как-то не совсем привычно, напомнил о Даманском и Семипалатинском конфликтах.
Потом, немного призадумавшись, проговорил:
— Ведь могут появиться еще конфликты, как вы думаете, Георгий Петрович?
— Все возможно, — неохотно ответил я, — над всем требуется работать, а с такой великой страной, как Китайская Народная Республика, мы обязаны разговаривать на вы и помогать всем, чем сможем.
— А вы, в самом деле, рапорт подали, Георгий Петрович?
— Да, сказал я, к вашей радости. Достаточно я отдал службе, детство и юность, а они засчитываются, как один год к двум. С 16 лет до 25, это 18 плюс 15, достаточно. С вами работать больше нет сил.
Я заметил, как у Г.К.Жукова дрогнула бровь, и он, обратившись к Брежневу, спросил:
— По какому вопросу пригласили?
Брежнев расстроенно открыл шкаф, налил три рюмочки коньяка и предложилпопросил выпить.
— Бывает такое время, — сказал он, — что теряешь над собой власть, вот и… давайте выпьем и все забудем плохое, ведь мы люди военные, советские люди. Что же касается вашего, Георгий Петрович, переезда в Москву, то скажу так: вы нужны там, именно в Средней Азии, и сами знаете почему.
Поговорили еще кое о чем, но разговор не получался. Когда мы с Георгием Константиновичем вышли от Брежнева, Жуков как бы про себя, пробормотал:
— И что мы будем делать?
Я ответил:
— Человек я гражданский, и теперь у меня много гражданских профессий. Перееду под Москву в какой-нибудь совхоз, потом в Академию наук СССР. От Брежнева мы сразу поехали в АН СССР к Келдышу на Ленинский проспект.
Келдыш и Скрябин (работавший главным ученым секретарем АН СССР и директором биологического научного центра в г. Пущино, Московской области, который мы с Н.С.Хрущевым в 1951 году закладывали) все обговорили о ситуации насчет моей работы и переезда. Все мы знали и о ветхом уже теперь здоровье Г.К.Жукова, но знали и о том, что Брежнев решает вопрос об изоляции меня в психдиспансер на постоянной основе, стационарно. Сюда, в АН СССР, мы пригласили всех наших товарищей из 4-х семерок, так как Г.К.Жуков запросил передышку-отставку, хотя настоящему чекисту дает отставку только сам Господь Бог.