— Я сама, — она сжалась в его руках, зажмурилась и осторожно дотронулась губами до его рта.
Неповторимое чувство своей беззащитности и одновременно своей власти над ним наполнило ее сердце.
«Большой и смирный зверь. Вроде слона или ручного медведя. Непомерно сильный, только боится собственной силы, жалеет, слушается с одного взгляда, И правильно. Разве я не его собственная?»
Шли по тропинке.
— А кто это, голубой, летает над чозениями?
— Синий соловей… Поцелуй меня.
Она, казалось, не могла напиться солнцем и его близостью.
Чарующе, возвышенно высвистывал лесной каменный дрозд свою последнюю в этом лете песню. Флейтой переливалась в разнотравье китайская черноголовая иволга.
— И все же тайга почти молчит, — сказала она. — Послушал бы ты ее в мае. Сейчас пустеет все. Даже даурские ласточки тянутся к югу.
Маленькая серая птичка порхала перед ними.
— А эта?
— Восточноазиатская совка. Ли-у. Она волшебница. Отманивает охотников от женьшеня.
— Так чего же она нас отманивает? Разве мы идем за женьшенем?
— Хочешь? — вдруг увлеченно сказала она. — Я знаю где. Если хочешь — покажу тебе.
— Хочу, — сказал он.
— Вот это начинаются его родственники. Аралиевые. Элеутерококк. Аралия континентальная. Вон черные ягоды вместе — это акантопанакс скученноцветный. А вон то — заманиха, листья как виноград. Латинское имя у нее красивое. Эхинопанакс элятум накаи.
— Столько знаешь, что страшно целовать тебя, — он поцеловал.
Они шли и развлекались тем, что придумывали друг другу новые профессии.
— Замминистра сельского хозяйства по поголовью черных махаонов.
— Представитель леопардовых интересов в ООН.
— Пожизненный председатель великой лиги суфражисток-антифизиков.
— Синяя борода в космических масштабах. Великий пожиратель женщин.
Северин захохотал.
— Разве это профессия? Это из серии ругательств.
— Ну и получай.
Он шел и любовался ею. Неизвестно по каким признакам находит какие-то травы, склоняется и отделяет их или осторожно выкапывает с корнем. Ищет. Работает.
…Склоняется, напрягаются сильные, стройные ноги, выгибается, как лук, тонкая талия, падают волосы, и она подбирает их тыльной стороной кисти, извечным и все же своим движением. Всегда, всю жизнь смотреть на нее.
И он смотрел, не раз заставляя ее поднимать на него настороженные глаза. Синие, они в такие мгновения темнели.
«Стоишь, — думала она. — И невозможно уйти от тебя, с твоей чистой цельностью и силой. Разве что убежать? Невозможно. Нельзя обидеть тебя за эту твою наивность. А ведь ты из-за нее ничего, ничего не понял. И сейчас не понимаешь, не предчувствуешь. Нельзя так сразу, не отдав всего. Боже мой, весь золотой от этого солнца, весь раскрытый навстречу ему и мне. Как быстро ты открылся! И я сделаю так, что бы ты навсегда остался таким, любимый мой, добрый, хороший».