Вооружение его составляло шестнадцать длинноствольных кулеврин, которых было более чем достаточно, поскольку основной их целью являлась борьба с рангоутом и такелажем вражеского корабля, а не нанесение ему смертельных повреждений. По носу установлено два погонных орудия, и еще два таких же смотрели в море за кормой. Но их задача была диаметрально противоположная, они так и назывались — ретирадными.
Ну и несколько фальконетов, в том числе два на мостике, позволяющих вести круговой обстрел. Они были нужны так, на всякий случай, для стрельбы картечью в упор. На мостике еще и для того, чтобы помочь подавить мятеж собственной команды.
Тогда я еще подумал, что когда моя собственная верфь заработает в полном объеме, Броунер будет первым, кому я предложу гафельную шхуну, до которых в этом мире еще добрых пару столетий. Он оценит ее грузоподъёмность, легкость в управлении парусами и то, что людей для ее обслуживания нужно значительно меньше.
Сразу после покупки корабля возникла необходимость дать ему имя.
Не знаю почему, и даже самому себе объяснить такое было сложно, но
при взгляде на корабль, мне в голову сразу приходила ассоциация с молоденькой девушкой, почти девчонкой. Той, что вошла в возраст экспериментов с собственным телом, когда уже хочется знать, но еще страшновато. Казалось бы, чего общего, почти боевой корабль, первоначально он именно таким создавался и лишь потом в него внесли кое-какие изменения.
'Лолита'. Назову корабль 'Лолитой' — подумал я. — И черт бы меня побрал, если я смогу хоть как-нибудь объяснить логику своего поступка.
Оставалось решить вопрос с носовой фигурой. Мне виделась красивая фигура расцветающей девушки, и никакие одеяния не должны были её скрывать.
Вся сложность заключалась в том, что этические стандарты Империи требовали, чтобы как живые женщины, так и их изображения должны были быть полностью одеты. А, учитывая то обстоятельство, что длина женских подолов неизменно достигала земли, все это ставило передо мной довольно трудную задачу.
Обычно, при очередной моей блажи, меня всегда выручал Гростар. Вот к нему я и направился. Альбрехт поначалу встретил меня настороженно, увидев в моих руках тот же кофр что и в прошлый визит. Надо сказать, настороженность в его глазах была в немалой степени перемешана с любопытством, а вдруг чего там?
Нет, ничего такого там не было, лишь серия акварельных набросков моей красавицы, нет в этом мире еще фотоаппаратов. Акварели выполнил один из моих недавних знакомых, друг моего друга, талантливого скрипача, молодого парня по имени Эрариа. Художник творил в духе сурового реализма.