Ну, здравствуй, первая любовь…
Фоток было две. На одной Маринка кормила с руки канадскую белку в каком-то уходящем за горизонт парке.
Я мрачно уставился в монитор. Все оказалось гораздо хуже, чем я предполагал. В том смысле, что Маринка расцвела и превратилась в розочку. (Я снова имею в виду не бутылку.) Даже такому напрочь закаменевшему субъекту, как я, приходят в башку красивые метафоры. Как же она… Даже если сделать поправку на косметику…
Самое обидное: ни тени недовольства на челе. Значит, все в порядке, все «олрайт». Значит, счастлива, чего и вам, Павел, желает.
И белочки на нее не нападают. Хоть бы одна подкралась сзади…
На второй фотке она сидела на лавочке в том же парке. С мальчиком лет трех. Сыночек, наверное. (Да уж всяко не дочка!) А фотографировал, видимо, папка.
В башке закрутилась мелодия от «Green Day».
«Разбудите, разбудите меня…»
— Паша, что с тобой? — забеспокоилась Веселова.
Я оторвался от монитора.
— А что со мной?
— Ты же ругаешься… Вслух.
Ох, бл… Прошу прощения, если тоже услышали. Да и не брань это была, а внезапно нахлынувшие чувства. С каждым может случиться. Непроизвольно. Когда они берут верх над разумом. Вот так нахлынут где-нибудь в метро или прямом эфире, а тебя за это на пятнадцать суток. Или вообще в Псковскую область. На выселки. И попробуй, кому чего докажи.
— Извини… Я этого свидетеля долбанного вспомнил… Самое обидное, что он знает, что ты знаешь, что он знает, и…
— Тебе надо почаще отвлекаться от работы. Иначе свихнешься… Так же нельзя… Ну, как Марина? Сильно изменилась?
— Узнать можно, — небрежно ответил я, пряча за спину трясущиеся руки.
Не от пьянства они тряслись, ох, не от пьянства…
— Это ее сын, Максим. Уже на двух языках говорит… Я так рада за Маринку!
А уж я-то как рад…
— Хочешь, твою фотку ей отправим? Я свою уже послала. Она так обрадовалась. Ей там скучновато немного.
А не фиг было…
— У меня нет с собой фотки.
— Я могу сфотографировать.
Веселова вытащила из тумбочки старинный цифровой фотоаппарат на треноге с магниевой вспышкой… Шутка. Мыльницу.
— Да я выгляжу не очень, — растерялся я.
Увидит такую рожу Голубева и перекрестится, что не совершила когда-то роковую ошибку.
— Отлично выглядишь. Давай, давай. Знаешь, как ей приятно будет…
— Ну, если приятно…
Я глянул в небольшое зеркальце, висящее на стене, приплюнул на ладони и соорудил модельную укладку. Встал к стенке, расплылся в зловещей улыбке. Ксюха тщательно прицелилась и сделала пару снимков. Вообще-то, мы тут не для фотосессии собрались, одного раза вполне достаточно.
— Ксюх, чего там насчет денег-то?