Мещеряк молча наклонил голову.
Тогда генерал вытащил из кармана связку ключей и протянул их ему через стол. Квартира пуста, генерал отправил семью еще в октябре. Три комнаты, газовая плита… В новом доме на Каляевской, это в двух шагах от площади Маяковского, если идти по Оружейному переулку… Заодно Мещеряк проверит, все ли там в порядке. Хоть изредка в квартиру наведаться не мешает. Генерал обещал это своей супруге, но ему разве выбраться? А с Игорем у Мещеряка хлопот не будет.
Из боковой двери появился молчаливый лобастый парнишка в армейском обмундировании. Глядел он исподлобья. Можно было не сомневаться, что мальчику хотелось остаться в армии. Но он был сыном кадрового военного и знал, что такое воинская дисциплина. Приказ генерала — для него закон. Он выслушал своего опекуна спокойно, как подобает мужчине, но глаза его, как заметил Мещеряк, были на мокром месте.
После этого Мещеряк протянул ему руку, как равному, и тот крепко пожал ее. И от того, что он пожал ее молча, по–мужски, Мещеряк понял, что они поладят.
Эх, если бы у него был такой сын!.. Молчаливый, решительный, с которым можно говорить начистоту, не сюсюкая… Он всегда мечтал о сыне. Но тут он услышал, как генерал зашелестел бумагами, и понял, что пора уходить. Он и так отнял у генерала порядочно времени.
Все дальнейшие заботы, связанные с подготовкой к отъезду и самым отъездом, Мещеряк с легким сердцем переложил на плечи своего Егоркина, который только обрадовался этому. Житейские таланты капитан–лейтенанта тертый Егоркин не ставил ни в грош. Своим дружкам–шоферам он не раз говорил, что «хозяин» у него мировецкий мужик, что правда, то правда, но без него, Егоркина, он бы давно пропал. Егоркин ему и за отца, и за няньку, даром что моложе на десять лет…
По продовольственным аттестатам Егоркин сполна получил все положенное (еще не родился на свет тот начпрод, который его обжулит), потом впрок запасся горючим и, насвистывая, захлопотал–закудахтал над своим фаэтоном. Малая профилактика перед дальней дорогой не помешает, верно? Егоркину хотелось въехать в столицу на своей черной «эмочке», как на белом коне. Зная Егоркина, Мещеряк его не поторапливал.
Москву он знал плохо. Огромный, многомиллионный город, как бы в нем не затеряться… Три дня, проведенные Мещеряком в Москве после окончания училища, когда он, получив назначение на ЧФ, побывал там проездом из Ленинграда в Севастополь, не оставили заметного следа в (то памяти. По молодости лет он любовался тогда не столько столицей, сколько самим собой, задерживая шаг возле каждой зеркальной витрины, из которой на него заносчиво глядел статный морячок в новехоньком кителе с золотыми нашивками и с безукоризненно геометрически четкими складками на черном клеше. Он бродил с друзьями но городу, сидел в кафе на Кузнецком, побывал в стереокино, назначил какой–то девахе встречу в скверике возле Большого театра, но так и не явился на свидание, беспечно променяв ее поцелуи на сливочное мороженое в Парке культуры. Такой и запомнилась ему Москва — сутолочная, булыжная, душная. Он даже в Третьяковке тогда не побывал.