Мещеряк промолчал. Не в его привычке было расспрашивать.
— Никаких следов, — снова сказал Петрухин. — Целина… Мои люди на вокзале. Но мне кажется, что мы не там ищем, капитан. Враг у нас под боком.
Рыхлое лицо майора было в мелких морщинках и мягких складочках. Его маленькие злые глазки заплыли жиром. Кого он подозревает? И на каком основании?..
Выдержав паузу, Петрухин спросил:
— Вы обратили внимание на этого подполковника? Мне он сразу не понравился. Старался быть спокойным, журнал перелистывал, а у самого ручки дрожат… И все время разглядывал свои ноги…
Вот оно что!.. Мещеряк напрягся. На что намекает Петрухин? Сам Мещеряк, признаться, вчера не обратил внимания на то, что было на ногах у подполковника Белых. Сапоги? Возможно, подполковник был в форме. Он высок ростом, грузен… Но Мещеряку почему–то не хотелось, чтобы Петрухин оказался прав. То, что лицо подполковника Белых не вызывало к себе симпатии, еще ни о чем не говорило. Простое, некрасивое лицо. Быть может, даже неприятное. Вислый нос, старомодное пенсне… Но ведь и Мещеряк тоже далеко не красавец. И Петрухин…
Майор Петрухин продолжал сидеть в машине, придерживая рукой открытую дверцу.
— Вы уверены…
Петрухин посмотрел на Мещеряка о сожалением. Ох уж эти военные следопыты!.. Напрасно он просил у них помощи. Тоже мне помощнички!..
— Милиция не ошибается, капитан. Если мы подозреваем человека, у нас есть на то основания, — сказал он о себе во множественном числе и опустил кулак на дерматиновую папку, которая лежала у него на коленях. — Вот так–то… — Оп не знал, что Мещеряк когда–то работал в угрозыске.
— По–вашему, нам здесь делать нечего? — спросил Мещеряк. — Ошибаетесь, товарищ майор. У нас свое начальство. Мы получили приказ и должны его выполнить,
— Ну, это меня не касается… — Петрухин улыбнулся и захлопнул дверцу.
Петрухин, как потом выяснялось, не терял времени даром. Он был упрям и настойчив. Факты опровергают его версию? Тем хуже для… фактов. Петрухин был уверен, что все дело в том, в каком порядке эти самые факты расположить. Вместо того, чтобы сопоставлять их друг с другом, он подгонял их под заранее разработанную схему. Так ему было проще, удобнее.
Считал ли майор себя непогрешимым? По всей видимости, нет. Когда начальство распекало его, он всегда признавал свою вину: виноват, прошляпил… Но до этого он считал себя правым. У него не было ни времени, ни желания бродить в потемках, доискиваясь до истины. Куда проще было идти напролом и, заподозрив человека, добиться от него признания своей вины. В этом случае отпадала необходимость искать доказательства. Какие нужны еще доказательства, если человек сам признается в преступлении?