Луны, к счастью, не было. Над румынскими окопами изредка взмывали ракеты и, отяжелев, заваливались в темноту. Осыпаясь, сухо шуршала земля. Ползти приходилось медленно, осторожно, задерживая дыхание. Их было пятеро: Гасовский, Белкин, Сеня–Сенечка, Костя Арабаджи и он, Нечаев. Они рассчитывали только на себя.
По прямой до румынских окопов было метров шестьсот — за три минуты добежать можно, а ползти пришлось больше часа. И еще столько же времени ушло на то, чтобы вдоль проволочных заграждений добраться до отдельно стоящего дерева, которое виднелось слева. По словам наблюдателей именно оттуда, из кустарника, румынские пулеметы вели кинжальный огонь.
Но в тот раз им не повезло.
Нечего было и думать о том, чтобы преодолеть проволочные заграждения без ножниц. К тому же румыны бодрствовали. В одном из окопов играл патефон и ходили по кругу солдатские фляги. Солдаты, должно быть, справляли какой–то праздник.
Хриплый патефонный голос лихо, с придыханием, выкрикивал: «Эх, Марусечка, моя ты куколка…» Песня была задушевная, русская. И потому, что это была русская песня, на которую румыны, казалось, не обращали внимания, — были слышны громкие голоса и смех, — сердцу становилось больно.
А веселью не было видно конца. И Гасовский, приподнявшись на локте, взмахнул фуражкой: «Давай назад!..» Когда же Костя Арабаджи вытащил гранату, лейтенант на него зашипел: «Ты что? Всю кашу испортишь».
И они поползли назад несолоно хлебавши. Метров через двести скатились в снарядную воронку и перевели дух. Ничего, визит придется повторить, только и всего. Быть может, даже завтра.
— Зашмеют хлопцы… — прошепелявил Костя Арабаджи.
— Ничего, хорошо смеется тот, кто смеется последним, — парировал Гасовский. — Надо уметь смеяться, мой юный друг.
Еще через ночь им повезло. Ничейную землю они преодолели без приключений. Местность была знакома, все отрепетировано… Перевернувшись на спину, Нечаев защелкал ножницами. В проход, извиваясь, полезли Костя Арабаджи и Сеня–Сенечка, не отстававший от него ни на шаг, а позади сопел Яков Белкин.
Патефон уже не играл. Солдаты спали. Часовой сидел на натронном ящике и, стараясь разогнать сон, что–то бормотал под нос. Когда Костя Арабаджи прыгнул ему на спину, тот только вскрикнул и захрипел.
— Давай! — Гасовский метнулся в темноту. — Быстрее…
Пулеметы торчали над бруствером. Возле них никого не было. Нечаев схватил пулемет и поволок его по земле. Оглянувшись, он увидел, что Сенька–Сенечка возится со вторым пулеметом.
— Тяжелый…
— Яков, помоги ребенку, — шепотом сказал Гасовский.