Именно по этой причине Мещеряк решил посмотреть, что же делается вокруг.
— Мне с вами поехать? — спросил Ризаев. — Все–таки…
Мещеряк понимал, что старший лейтенант прав. И тем не менее, пересилив себя, он ответил, что поедет сам. Согласиться с Ризаевым — значило признать, что вся их затея никуда не годится и заранее обречена на провал. Но этого не могло быть. Он, Мещеряк, был для басмачей слишком незначительной добычей.
— Возьмите хоть автомат, — сказал Ризаев.
— Ладно, — Мещеряк положил автомат на заднее сидение «газика». Вряд ли он ему пригодится.
Садыков рванул с места.
Перед ними лежало ровное плато. Тусклая и однообразная равнина, поросшая редкой невысокой растительностью. Блеклость травы и кустарников наводила уныние. Под колесами машины покорно умирали выгоревшие травинки карабаша.
Потом «газик» долго шел по голым барханам. Теперь он двигался тяжело, его колеса буксовали на подъемах, прокручиваясь с длинным свистом. Все, сели!.. Садыков дал задний ход и попробовал взять бархан с разгона. Не вышло!.. После четвертой попытки, признав свое поражение, парень выключил мотор, бесшумно съехал вниз, вылез из машины и стал откручивать привязанные сзади узкие деревянные бревна, так называемые «шалманы». Без таких «шалманов» ни один здешний шофер не отправится в путь.
В пустыне, как обычно, было ветрено. Там, где пески едва зеленели, паслись отары. Мещеряк глядел на застывшую наветренную рябь, покрывавшую склоны барханов, и думал о том, что опи похожи на огромные раковины.
Кишлаки, в которые они заезжали, были тихими и сонными. Мужчин в них почти не было, одни женщины, старики и дети. Садыков, разговаривавший с ними и расспрашивавший у них дорогу, сказал Мещеряку, что чужаков здесь не было. Иногда появлялись казахи–кочевники — и только.
А ведь Ачил–бек со своими головорезами был где–то рядом.
Прошел еще час, другой… На этот раз «газик» остановился возле двух низеньких глинобитных домиков с плоскими крышами. Колодец!.. Вокруг него было голо, вся растительность выбита скотом, который пригоняли сюда на водопой. В таком домике всегда найдется постель, топливо и один–два скорпиончика, прилепившиеся к притолоке. Но Мещеряк приказал ехать дальше.
К вечеру жара стала спадать. Только в зените небо все еще оставалось ясным и голубым. На востоке оно потускнело и подернулось дымкой. На ровной и твердой, как асфальт, поверхности сухого такыра почти незаметной была автомобильная колея.
И вдруг начало быстро темнеть. На западе померкла светлая полоса, и в синем густеющем небе заблистали первые звезды. Теперь, когда стемнело, Садыков часто нагибался, то и дело останавливал машину и отыскивал след. Когда он нагибался, то казалось, будто он обнюхивает землю.