И теперь он тоже думал о них.
Но потом он перенесся из действительности в прошлое, в котором было тепло и уютно именно потому, что в нем была Аннушка. В это прошлое он возвращался всегда охотно. Он заметил, что люди вообще живут не столько в настоящем — разговаривают, работают, несут караульную службу — сколько в прошлом, в этой стране воспоминаний, в которой никогда не бывает ни слишком холодно, ни слишком жарко. Эта страна была освещена тихим солнцем. И в ней все еще можно было изменить по своему желанию, стоило лишь захотеть. Бесплодное занятие? Никому еще не удавалось улучшить и исправить собственную жизнь? Может быть… Но человеку позарез надо чувствовать себя хозяином собственной судьбы. У него можно отобрать свободу и жизнь, но отобрать у него мечту — нельзя.
С мыслью об этом Нечаев и заснул.
Разбудил его мощный удар, который, должно быть, глубоко вошел в каменистую землю, где–то за Камышевой бухтой. Нечаев вскочил. Уже на палубе он услышал громкий рваный гул каких–то самолетов, который заваливался за горизонт.
Было четыре часа утра.
С тех пор уже не стихал тяжелый топот матросских ботинок. Тревога, отбой, тревога, отбой… В этом новом — теперь уже боевом! — распорядке дней и ночей стало мало места для Аннушки. И все–таки война для него как бы еще не начиналась по–настоящему. Не потому ли, что она еще не стала его личной войной?
Вражеские самолеты бомбили Севастополь. Вражеские суда подстерегали крейсер в открытом море. Но это все еще чем–то напоминало учения. Стоило самолетам противника покинуть небо, как возникало такое чувство, словно нет войны.
А сводки между тем становились все более и более зловещими. Кингисеппское направление, Новгородское направление, Гомельское и Одесское направления… Мертвые географические карты с меридианами и параллелями, с низменностями и горными хребтами ожили, пришли в движение…
И в один из дней командир крейсера, кавторанг, неожиданно скомандовал:
— Желающие защищать Одессу — шаг вперед!..
Они шагнули вместе, комендоры и электрики, минеры и сигнальщики. Никто из них не мог поступить иначе. Отсидеться за спиной товарища? А как посмотришь ему в глаза?..
Но кавторанг не мог списать на берег весь экипаж. Специалисты ему самому были нужны. И он, чувствуя неловкость из–за того, что должен кого–то незаслуженно обидеть, а кого–то выделить и как бы наградить своим доверием, сморщился и приказал:
— Отставить!..
Несмотря на золотые нашивки и высокое командирское звание, кавторанг был таким же, как те загорелые парни, которые стояли в шеренгах напротив него. Он чувствовал то же, что чувствовали они. Поэтому он приказал принести список личного состава.