Если бы вдруг случилась пробоина и хлынула вода, вахтенные отсека тотчас же наглухо задраили бы люк, чтобы отстаивать свою жизнь внутри этого отсека, отрезанного от всего мира. Так надо. Они пустили бы сжатый воздух, чтобы постараться задержать воду. Они попытались бы заделать пробоину. И только в том случае, если бы это им не удалось, они бы молча погибли, как подобает морякам, чтобы ценою своих жизней спасти лодку и товарищей.
Так надо!.. Таков закон подводников, нерушимый закон морского братства.
В два часа пятнадцать минут привычные к темноте, по–ястребиному острые глаза сигнальщика заметили на черном, едва приметном горизонте очертания какого–то корабля.
В небе торопливо вспыхнули две опознавательные ракеты. Вздох облегчения: свои!.. Оказалось, что это свой эсминец возвращался на базу после боевого налета на позиции румынских войск, осаждавших Одессу.
А потом ночь сменилась днем. Пересекая море, лодка шла под перископом. Она всплывала только по ночам. Да и то лишь на несколько часов.
В перископ видна была бесконечная вода. Волны перекатывались через перископ, закрывая горизонт непроницаемой зеленью. Но тут же в поле зрения снова возникали белые барашки. Море было пустынно той зловещей пустынностью, которая постоянно напоминает об опасности.
Внизу, в крохотной штурманской каюте–клетушке над широкой навигационной картой, свисавшей со столика, склонился штурман. Он не разгибал спины, не выпускал из рук циркуля. Лодка должна была выйти к берегу точно в назначенном месте и точно в срок, чтобы командир, в который раз уже подняв перископ, приказал записать в вахтенный журнал короткую фразу: «Прямо по курсу берег».
Берег, чужой берег… Каким он окажется? Гористым, высоким или плоским, стелющимся над линией горизонта едва заметной для глаза темной полоской?.. Лодка шла ему навстречу, чтобы подойти так близко и дерзко, что этого не могли представить себе даже наблюдатели береговых батарей и курсирующих вдоль берега немецких самолетов. Но до этой минуты было еще далеко.
Стрелки часов показывали половину седьмого.
В тесном узком отсеке, лишенном иллюминаторов, не было ни теплых вечерних сумерек, ни прохладных осенних рассветов. Здесь день ничем не отличался от ночи. Во все щели проникал ровный электрический свет.
Оттого счет времени шел только на часы и минуты. Стрелки уже несколько раз обежали круглый циферблат с двадцатью четырьмя делениями. Казалось, они искали выхода и не находили его — стекло туго стягивал медный ободок.
Эти часы были видны отовсюду.
В соседнем шестом отсеке колдовали вахтенные электрики. Рабочая дрожь моторов передавалась переборкам, карелкам, в которых приносили еду, рукам… Еду приносил вахтенный. Парень был смешлив. Его все время подмывало спросить, как они себя чувствуют и что поделывают на борту лодки, но, памятуя наказ командира, он ограничивался тем, что гремел посудой и подмигивал Трояну. На подводных лодках, как известно, служит немногословный народ.