— О каких мужиках лопочешь? — спросила ее. Свекруха так едко заметила: «О тех, с кем на пекарне любишься! Сама говорила, что народ там культурный. Не только словом, взглядом не обидят. Такое неспроста. Слыхала я от ваших, как там работаете. На перерыве никого не сыщешь, кто на складе, кто в подсобке, другие в бытовках спариваются. Да так, что к концу смены лишь водой друг от дружки отрывают вас…»
Посмеялась я над ее бреднями, а она продолжила: «Не дам тебе с мужиками хороводничать и дочкой рисковать. Что как заразу словишь? Уволила тебя с хлебопекарни и с других мест уберу. Ищи работу, где, кроме тебя, никого не будет!» — «Бабка! Я тебя обратно в деревню выкину, — пообещала ей и спросила: — Зачем меня пасешь? Я с твоим сыном не живу, и ты здесь чужая! Убирайся вон!»
Она и ответила мне тогда: «Если кто и уйдет отсюда, так это ты! И не просто уйдешь, а насовсем расстанемся». — «Мы с тобой? Да хоть сейчас прощусь с великой радостью».
А она опять за свое: «Не порадуешься, умоешься слезами, никого из нас не увидишь, каждую минуту жизни станешь клясть». Короче, я не выдержала и обозвала старую по-всякому. Уж как она выдала мне, вспоминать не хочу…
— Стоп, Мария! Хватит о свекрови!
— Надоела? Прости!
— Она живая? — спросила Лелька.
— Куда уж столько? Давно умерла!
— Тем более. Нельзя плевать вслед мертвому.
— Эх, девка! Она поначалу жизнь мою исковеркала. Потому ни одного доброго слова для нее не осталось. Ведь находились порядочные люди, хотели замуж взять. Так она и здесь влезла, какой грязью облила! Вроде я дома пью без просыпа, и мужики меня в очередь всякий день тянут, оттого ее сын ушел из семьи и она тут лишь из-за внучки. Насплетничала, будто я у нее пенсию на пропой отнимаю. А сама никакой пенсии никогда не получала. В деревне жила — на хозяйстве. Только на себя работала. А и я в жизни своей не пила. И мужиков, кроме мужа, не знала. Но людям не докажешь. И ни к чему…
— Так ее нет, теперь кто мешает?
— В чем? Я всюду опоздала! Даже с дочкой. Она свекруху слушала. Ее головой жила. Когда поняла, уже все, опоздала. Меня за чужую растрату в зону забрали. А свекровь перед смертью дочке созналась во всем. Та писала, звала к себе, я не поехала.
— Почему?
— Предала она меня, отказалась в самый горький момент. Ни забыть, ни простить не могу. Да и что мне надо? Пока силы есть, сама себя продержу. А время придет, сама умру, без помощи. Не хочу быть обязанной никому и ни в чем! Предавшая однажды сумеет и во второй раз…
— А как отказалась она?
— На суде отреклась. Сказала, что я ею не занималась, мало бывала дома, только когда болела. Что я мало покупала ей игрушки и только плакала много. Часто ругалась с бабкой, а та единственная заботилась о ней. Я никого не хотела понять, и меня не любили, что жила в семье как чужая… Этого хватило.