Но секунды шли, а подмога не появлялась. Прислушиваясь к шагам на лестнице, Конуэй допустил вторую ошибку. Первой ошибкой было то, что он позволил Рашу сесть слишком близко от трости. А теперь последовал еще один промах – на секунду Конуэй отвел глаза в сторону.
Когда он вновь взглянул на Раша, то увидел что-то темное, стремительно рассекавшее воздух. Трость выбила пистолет у него из руки, а отпрыгнуть репортер не успел.
Раш подмял его, схватил пальцами за горло. В следующую секунду немец откатился в сторону, к занавеске, куда отлетел пистолет.
Но дверь уже распахнулась, и в комнату влетели Колвин и агенты. Не теряя времени даром, Колвин подхватил маленький столик и швырнул его в Раша. Тот увернулся и развернулся к двери. В руке у него был пистолет...
Если бы Раш прицелился в Колвина, все могло бы обернуться иначе. Три выстрела, и с агентами было бы покончено – Раш бы не промахнулся. Но немца подвела ярость – он во что бы то ни стало решил сначала прикончить Конуэя.
Это оказалось не так-то просто – Конуэй скрупулезно выполнял инструкции. А инструкции гласили: после того, как в комнату ворвутся агенты, под ногами не путаться.Именно так Конуэй и поступил.
Он сразу же юркнул под кровать, и Раш увидел, что целиться не в кого. Секунду спустя он заметил торчавшую из-под кровати ногу, но было уже поздно – тяжелый ботинок с размаху ударил ему в висок. Во второй раз за считанные секунды пистолет отлетел в сторону.
Но Раш не сдавался. Отшвырнув перевернутый столик, он ринулся к двери: зубы оскалены, в глазах ярость, кулаки выставлены вперед.
Один из агентов ударом ноги по коленной чашечке сбил немца с ног, а второй довел дело до конца.
Инструкции гласили: вам сообщат, когда можно будет выбираться из убежища.
–Вылезайте, храбрец, – сказал Колвин. – Ситуация под контролем.
Комната вся была покрыта резиновыми покрышками – и стены, и пол, и массивная дверь. Лишь белый потолок, возвышавшийся футах в пятнадцати над головой, был голым. Там горела лампочка, прикрытая проволочной сеткой.
Раш сидел на полу совершенно голый. В комнате не было ни стула, ни кровати. Немец осмотрелся по сторонам. В его взгляде читался вызов и удовлетворение. Камера явно была предназначена для буйно помешанных или потенциальных самоубийц. Он таки заставил их себя уважать и бояться. Конечно, арест был страшным ударом по его самомнению. Раш был твердо уверен, что живьем его взять не смогут – он успеет пустить себе в лоб последнюю пулю. Как можно было совершить столь непростительную ошибку! Злоба на Конуэя затмила ему рассудок, и он упустил свой шанс.