Каждый из этих двойников совершает одно и то же, но действия их описаны в разных словах, они только чуть разнятся именно в “приметах”, чуть различаются по внешнему выражению, но не по смыслу, который каждый раз один и тот же и представляет собой “смеховой возврат” к самому себе. Это своеобразное смеховое абстрагирование, но абстрагирование не возвышающее, а снижающее героев:
После отца их было за ними помесье незнамо в коем уезде:
У Еремы деревня, у Фомы сельцо.
Деревня пуста, а сельцо без людей.
Свой у них был покой и просторен —
У Еремы клеть, у Фомы изба.
Клеть пуста, а в ызбе никово.
Этот “смеховой возврат” подчеркнут и внешне действиями обоих “героев”. Так, отправившись на базар, чтобы позавтракать, и оставшись без еды, они встают и кланяются друг другу “не ведомо о чем”:
Люди ядят, а они, аки оглядни, глядят,
Зевают да вздыхают, да усы потирают.
И вставши они друг другу челом, а не ведомо о чом.
Эта деталь очень тонкая: Фома и Ерема как бы обращены друг к другу, их действие — зеркальная симметрия, они зависят друг от друга, и оба поэтому находят друг в друге свое раскрытие. Фома начинает действие, а Ерема, повторяя это действие, как бы разъясняет его, указывает на безысходность их нищеты и неудачливости.
При всем сходстве двух братьев между ними есть и различия: второй повторяет действие в усиленном виде, ему достается больше, чем первому, ибо именно второй разъясняет первого, заканчивает эпизод:
Захотелось им, двум братом, к обедне итти:
Ерема вшел в церковь, Фома в олтарь,
Ерема крестится, Фома кланяется,
Ерема стал на крылос, Фома на другой,
Ерема запел, а Фома завопил.
Обоих их выгоняют из церкви:
Ерему в шею, Фому в толчки,
Ерема в двери, Фома в окно,
Ерема ушел, а Фома убежал.
В сущности, тема двойничества и двойников начинается в русской литературе именно с “Повести о Фоме и Ереме”. Эта тема всегда связана с темой судьбы, роковой предопределенности жизни, преследования человека роком. Эта тема в той же ситуации звучит и в “Повести о Горе Злочастии”, где Горе — роковой двойник молодца. Разумеется, и в данном случае, зародившись в недрах смехового мира, тема рокового двойника уже в “Повести о Горе Злочастии” становится темой трагической. Именно в этом последнем аспекте она выступит впоследствии у Гоголя (“Нос”), Достоевского (“Двойник” и др.}, Андрея Белого (“Петербург”) и т.д.
Смеховое раздвоение мира — мира действительности и мира смехового — требует своей маркированности. Оно не всегда сразу заметно, и поэтому его необходимо подчеркнуть, внешне отметить, тем более что всякого рода внешние отметки подчеркивают смеховую, чисто внешнюю сущность сообщаемого. Смех — всегда смех над наружным, кажущимся, механическим.