Пока я бродила по палате в тоске и унынии, Джеймс хранил глухое молчание. Он мне ни разу не позвонил.
Иногда я отказывалась во все это верить. Все, что он наговорил, казалось мне дурным сном. Я и в самом деле не могла вспомнить деталей, но я помнила, что я тогда чувствовала. Болезненное ощущение, что что-то не в порядке. По сути, я даже не помню, как провела эти два последних дня в больнице. Смутно припоминаю только свое недоумение, когда другие матери говорили о том, как теперь изменится вся их жизнь, как им придется приспосабливаться к новому члену семьи и так далее и тому подобное.
Но я не понимала, в чем проблема. Я уже не представляла себе жизни без дочки.
- Только ты и я, радость моя! - шептала я ей.
Наверное, то, что нас бросил единственный мужчина в нашей жизни, ускорило процесс сближения. И я подолгу тихо сидела, держа дочку на руках. Я трогала ее крошечные кукольные ножки, ее розовые прелестные пальчики, ее плотно сжатые кулачки, ее бархатистые ушки, ласково гладила ее невероятно маленькое личико, пыталась угадать, какого цвета будут у нее глазки.
Она была такой прелестной, такой идеальной, просто чудо.
Видит бог, меня предупреждали, что я, возможно, буду испытывать всепоглощающую любовь к ребенку. Но я не ожидала, что эта любовь охватит меня с такой силой. Я готова была убить любого, кто хотя бы прикоснется к светлому шелковистому волоску на маленькой головке.
В конце концов, я могла понять, что Джеймс бросил меня - хотя на самом деле не могла, - но я действительно не понимала, как он мог бросить такого замечательного, прекрасного ребенка.
Она часто плакала. Впрочем, вряд ли мне пристало жаловаться: я и сама постоянно ревела.
Я делала все, чтобы утешить ее, но она продолжала плакать.
После того как она в первый день проплакала восемь часов без перерыва и я сменила ей подгузник сто двадцать раз и покормила сорок девять тысяч раз, я слегка впала в истерику и потребовала, чтобы ее осмотрел врач.
- С ней наверняка что-то не так, - заявила я усталому молодому человеку, который оказался врачом. - Она никак не может быть голодной, она сухая, но тем не менее не перестает плакать.
- Ну, я ее осмотрел, и у нее все в абсолютном порядке, насколько я могу судить, - терпеливо объяснил он мне.
- Но почему она плачет?
- Потому что она - грудной ребенок, - сказал он. - Это их обычное занятие.
Он изучал медицину семь лет - и это все, что он мог сказать?
В общем, меня он не убедил.
Может быть, она плачет, потому что каким-то образом осознает, что папа бросил ее? Или - тут я почувствовала укор совести - она орет, потому что я не кормлю ее грудью? Возможно, ей не нравится кормиться из бутылочки?