— Почему ты ничем не интересуешься? Жизнь у тебя какая-то... зоологическая.
Клавочка округлила глаза:
— Поговори, поговори, а я послушаю.
— Ты знаешь, что такое феноменология? Имеешь хоть маленькое представление о дизайне, например, или о докембрии?
Жена приложила ладонь к моему лбу:
— Ладно, хватит, давай спать, завтра на работу рано. Ох и люблю же я тебя, Витя, хоть убей, люблю. Поцелуй меня, иначе не усну... — и опутала меня горячими руками, заскользила губами по моему лицу.
Вот так и закончился наш первый серьезный разговор. Мы никогда ни о чем значительном не говорили, гамлетовская проблема вообще для нас не существовала. Где-то я читал или слышал, что любовь держится на гармонии интересов. А у нас с Клавочкой...
Я понимаю, что мои дела Клавочке не интересны. Но ведь я живу этими делами!
Мы не первый год вместе!
По-моему, если жена не стала тебе настоящим другом, то дела твои швах... Тут уж никакое вмешательство не поможет, даже хирургическое, как говорится. Не зря же существует теория половинок, иначе — личная несовместимость или совместимость. Не знал, что и нас с Клавочкой коснется эта проблема. Мы с ней пытаемся составить единое целое не из разрезанного яблока, а из половинок лимона и кокосового ореха.
Внешне у нас как будто ничего не изменилось. Я приходил с работы, ужинал, перекидывался с тещей словом, другим и ждал, когда все улягутся, чтобы посидеть на кухне с бабушкой...
У Гошки я рассчитывал побыть полчаса, не больше, а засиделся допоздна. Сначала Гошкина мать накормила нас ужином, потом пригласила в гостиную. Гошкин отец был там уже наготове и, как только мы вошли и сели, включил стереофонический проигрыватель.
И сейчас я все еще мысленно нахожусь в полумраке большой комнаты, вижу молчаливых, сосредоточенных
Гошкиных родителей и его сестру — тоненькую девушку в белом, со светлыми распущенными волосами, закрывающими ей всю спину. Вижу руку Гошкиной матери, лежащую на подлокотнике низкого кресла. Муж дотронулся до ее руки и тихо сказал;
— Бах...
Звуки музыки, торжественной и в то же время грустной, как бы полились на нас отовсюду: из стен, из потолка, из пола, из окна, зашторенного тканью с какими-то фантастическими летящими птицами. На каждой птице сидела, держа факел, крохотная Дюймовочка. Как ни странно, но сказку о Дюймовочке я любил больше всех сказок. Снегурочка, чего я терпеть не мог, называла меня женственным мальчиком.
Домой я возвращался каким-то просветленным, что ли, трудно передать словами, что происходило во мне. Все плохое, обидное, раздражающее отодвинулось куда-то в сторону н стерлось, исчезло. Хотелось рассказать Клавочке обо всем, что пережил только что в доме своего товарища, признаться в своем открытии: как музыка, однако, способна действовать на душу человека! Я не ожидал этого, потому и потрясен, к музыке относился равнодушно, если под нее нельзя было потанцевать. А оказывается!..