Вечером 21 марта 1417 года скончалась Пернелла, и я, в моем почтенном возрасте, вскоре без особых сожалений последую за ней. После нас не останется ни детей, ни потомства. Но я давным-давно распорядился своим наследством. Мое завещание очень простое. Все наше имущество, движимое и недвижимое, останется Марго Кенель. Все, кроме кристалла. После моей смерти он отойдет не кому-то одному, а всему человечеству.
С того дня, как я спустился в колодец, мне не дают покоя последние слова Виллара из Онкура: «…Есть двери, которые лучше никогда не открывать». Со временем я стал лучше понимать их смысл. Этот человек, как то доказывает его наследие, был ученым, мудрецом, если не сказать — посвященным, и мне думается, что говорил он не впустую. Кристалл, в этом я теперь уверен, следовало оставить там, где он был, — вдали от алчности и вожделения. И сегодня, спустя столько лет, я все еще сожалею, что показал его герцогу Беррийскому.
Вот почему я полагаю своим долгом не завещать его никому.
И все же эта тайна тяготит меня. На пороге смерти я так и не смог доверить ее священнику, и она камнем лежит у меня на совести. Мне необходимо исповедаться если не современникам, то хотя бы потомкам в надежде, что в будущем люди обретут мудрость, которая позволит им проникнуться важностью этого открытия.
Вот почему сегодня вечером вместе с этим письмом я помещу все, что осталось у меня от кристалла, в сундучок и спрячу за балкой в доме на улице Монморанси. И я решил, прежде чем Курносая явится за мною, освободиться от своей постылой тайны, поэтому настало время раскрыть тебе последнюю часть загадки Виллара.
Ибо, представь себе, почтенный читатель, тебе не хватает одной ее частицы. Всего одной, но очень важной.
Вопреки тому, что я говорил тебе до сих пор, вопреки тому, что, по всей видимости, донесет история, таинственных страниц рукописи, тех, в которых заключена загадка строителя, было не шесть.
Нет.
Существует и седьмая страница.
Вскоре после полудня машина под лучами раскаленного солнца въехала на пыльные улицы Макаса.
Несмотря на возражения врача и сомнения Ари, Кшиштоф настоял на том, чтобы поехать с ними. Отравление угарным газом могло привести к глубокой, но непродолжительной коме без каких-либо осложнений. Он сидел на заднем сиденье внедорожника с осунувшимся лицом, запавшими глазами, весь в повязках. Поляк был не из тех, кто легко сдается, и к желанию спасти брата Ирис теперь добавилась жажда личной мести. Вся эта история слишком затянулась. Всех троих объединяло давно вызревавшее стремление раз и навсегда покончить с этим делом. Об их решимости свидетельствовало и тяжелое молчание, повисшее в салоне машины.