— Мой дорогой, как я рад, что вы вернулись, — сказал он низким, приятным голосом, который сразу располагал к себе собеседника. — Ну как, все волнения позади?
Кэмпион молча кивнул. Даже если какая-то вспышка в памяти не высветила ему прошлое, он с первого взгляда догадался, что перед ним хозяин дома. Высокий, широкий в кости мужчина держался с элегантной небрежностью и производил сильное впечатление, гармонирующее с атмосферой дома. Кэмпиону был ясен подобный тип или, вернее, образец духовной независимости.
Ли Обри был личностью, можно сказать, что он излучал интеллектуальное обаяние так же явно, как тепло или слабый электрический ток. Форма его большой головы казалась довольно странной, черты лица — выразительными, но преувеличенными, излишне крупными, а улыбающиеся глаза скорее доброжелательными, чем дружескими. Больше всего в нем изумляло, что он, видимо, к его же огорчению, не мог создать обстановку, в которой другие чувствовали себя свободно и достойно. В его поведении отсутствовал и намек на равенство, его заменяло подчеркнутое смирение, словно ему нужно было умственно опуститься на четвереньки, чтобы вести обычный разговор. Сейчас он стоял, неловко прислонившись к камину и слегка посмеивался, заранее извиняясь за неудачную попытку расслабиться.
— В общем-то я доволен, что обед отложили на полчаса, — сказал он. — Фиш из Военного ведомства уже внизу. На редкость примитивен. Конечно, он честный малый и вполне достойный, но страшный зануда. Батчеру на объяснение с ним понадобился целый день, и Фиш только в конце понял что к чему, а любой выпускник разобрался бы в этом деле за пару часов. Правда, нелепо?
Он снова засмеялся, как бы прося прощения за критику.
— Нелепо, — согласился Кэмпион.
К нему возвращалось прошлое, точнее, какая-то его часть. Это был дом директора Института общих исследований в Бридж. На протяжении полутора веков к этому учреждению относились как к провинциальному раритету, то ли благотворительной организации, то ли музею. В первой четверти нашего столетия Институт неожиданно расцвел и превратился в один из значительных центров страны. Воспоминание всплыло так же, как имя Аманды — это был скорее просвет, в котором стало видно все, о чем говорилось, а не занавес, поднявшийся над тьмой его сознания. Это тревожило и смущало.
Ли Обри, не отрываясь, смотрел на него.
— Вы страшно устали, — мягко заметил он, — или у вас что-то не в порядке?
— Нет, нет, со мной все нормально, — Кэмпион удивился собственной запальчивости, но решил, что нужно непременно сохранить свои дела в тайне.