Единственная (Ярункова) - страница 130

Я сидела в парикмахерском кресле и смотрелась в зеркало. Мама стояла позади меня, а парикмахерша щелкала ножницами. Обрезали мою черную косу.

Прямо подстриженные волосы вырвались из-под ножниц. Они так изменили мое лицо, что я испугалась. Улыбнулась маме в зеркале. Она заворачивала в папиросную бумагу толстую заплетенную косу, перевязанную черной бархоткой. Я улыбнулась ей, потому что она так укладывала эту косу… В общем, я сочла нужным улыбнуться, хотя мне вовсе не было весело. И кому может быть весело, когда он видит себя в зеркале обезьяной? И не только это. Я все думала о другой — Черной косичке. Пусть же почиет в мире — вернее, в папиросной бумаге. Чао, Мальчик трех лиц! Прощай, моя спасительная вакцина! Нет больше Черной косички.

Но в зеркале я и впрямь выглядела прежалостно. Одним словом, обезьяна.

К счастью, двери распахнулись, и в парикмахерскую влетела девчонка примерно моего возраста, по плечам ее лежали мокрые светлые волосы, с них еще стекала вода на красное пальто. За девчонкой шла заплаканная мать. Ну и явление! Они, конечно, сразу привлекли к себе внимание. Моя мама уложила косу в сумку, парикмахерша закатила глаза, и мы все услышали, как эта заплаканная мать просит сделать дочери новую прическу, еще покороче — так велел отец (который, однако, сам не пришел с ними).

Выяснилось, что девчонка носила прямые распущенные волосы почти по пояс. Могу себе представить — знаем мы таких волосатых! Но когда сказали, что она учится в училище прикладного искусства, я перестала удивляться. Там все такие — хотят как-то выделяться, выглядеть артистически. Отец приказал ей подстричь волосы и уложить. Только час назад ей сделали прическу. Так она, явившись домой, треснула кухонными дверьми так, что стекло вылетело, при отце начала корнать свои накрученные волосы, а потом пустила на голову воду прямо из-под крана. И вот отец влепил ей парочку пощечин и приказал остричь волосы совсем.

Так вон оно что! А по виду не скажешь — так себе, зеленый кузнечик. Только когда она бросилась в кресло и бросила в зеркало взгляд — убийце впору! — тогда уже можно было всему поверить: эта на все способна!

Я подмигнула маме: мол, видишь, бывают на свете более катастрофические случаи, чем мой. Случается, что и стекла в дверях выбивают. Мама подмигнула мне в ответ. В эту минуту она, конечно, рада была, что я ее дочь, а не эта художница.

Однако я все-таки не понимаю, почему ей не разрешают носить прямые волосы до пояса. Учится она в таком заведении, где все психи, вот и ей хочется. Это так понятно. А если она к тому же единственная у родителей, то эти начесы окончательно уронят ее в глазах товарищей. Ясно, все будут смеяться над ней: мол, раз единственная, значит все ей самое лучшее. Ну и что ж, если на это есть деньги! Известное дело!