— Пойдем домой.
Леонардо молча повиновался и безвольно побрел со мной в аптеку. Едва я отперла входную дверь, сын проскользнул внутрь и начал взбираться по лестнице, перешагивая через две ступеньки. Поднявшись за ним на третий этаж, я увидела, что Леонардо сидит на скамье и смотрит в окно, хотя я не сомневалась, что перед глазами у него была не улица, а темная пропасть отчаяния.
— Милый мой сынок…
— Все потому, что он не удосужился жениться на тебе…
— В его защиту, Леонардо, я могу сказать, что твой отец очень хотел жениться на мне. И неважно то, что произошло потом: мы зачали тебя в любви и страсти. Просто Пьеро оказался слишком мягкотелым и не смог отстоять меня. И тебя.
— Все равно что змея, — с едкой обидой откликнулся Леонардо и зажмурил глаза. — Сегодня мне так и хотелось убить его. Придушить собственными руками.
— Ты, конечно, вправе ненавидеть его, но запомни одну вещь: не лови змею за хвост — укусит, — предостерегла я. — Твой отец нас бросил, мы ему не нужны — его влечет только слава. Думаю, самое благоразумное — не вставать у него на пути. Если ты станешь чинить ему преграды или сердить его, боюсь, он с тобой за это поквитается. Сейчас Пьеро просто не хочет тебя знать, но у него довольно могущества, чтобы навредить тебе.
Леонардо внезапно устремил на меня пытливый взгляд.
— Мама, ты сама женственность, лучшая из матерей, а стала мужчиной? Каково тебе жилось все это время?
Мне пришло на ум, что до сей поры я не слишком ломала над этим голову, поэтому и ответить решила сразу, не углубляясь в лишние размышления.
— Изумительно, в каком отношении ни возьми, — заверила я. — Столько удивительных лет полной свободы!
— А страх разоблачения? — не отступал Леонардо, очевидно не принимая на веру мою беззаботность.
— Понемногу отступил. У меня оказалось больше способностей к лицедейству, чем я сама подозревала. К тому же… — Я смолкла, в душе ужаснувшись мысли, которую собиралась высказать. — Иногда я и вправду чувствую себя мужчиной.
Моего сына трудно было чем-либо огорошить, но на этот раз он даже не нашелся что сказать. Он так озадачился, что изменился в лице, но я больше не прибавила ни слова к своему признанию.
— Может, съедим sfogliatella? — предложила я.
Леонардо вынул из кармана платок с пирожными и выложил их на стол.
— Я принесу вина.
Я поднялась в кухню, а когда вернулась, то увидела, что сын отложил лакомство и устелил весь стол своими рисунками. Я с любопытством двинулась к ним, но Леонардо упреждающе заслонил наброски рукой.
— Здесь… другое, мама. Ты только не пугайся.