Понтифик в беседе неоднократно намекал Лоренцо, чтобы тот выполнил его пожелание и прислал в Ватикан кого-нибудь из флорентийских «превосходных мастеров» для осуществления папских строительных замыслов, но Il Magnifico всякий раз искусно уходил от ответа, предпочитая вначале добиться того, для чего сам прибыл в Рим.
— Тысячи евреев нынче бегут из Испании, спасаясь от инквизиции, учрежденной королевой Изабеллой, — решительно высказался он, пристально глядя на Иннокентия. — И с обнародованием трактата «Malleus Maleficarum» сожжения ведьм по всей Европе только участились. Я, со своей стороны, хочу заметить, Ваше Святейшество, что все это приметы надвигающейся катастрофы.
Понтифик от гнева пришел в замешательство и залопотал что-то бессвязное. Он, безусловно, не ожидал столь резких нападок в первый же день пиршества.
— Уверяю вас, Ваше Святейшество, что Лоренцо не имел в виду ничего для вас обидного, — поспешно произнес кардинал Сфорца.
У кардинала Борджа тоже был запасен целительный бальзам для самолюбия понтифика.
— Я думаю, Ваше Святейшество, что наш друг Лоренцо тем самым высказал свое заветное пожелание. Он искренне надеется, что упомянутые им бедствия не лягут темным пятном на ваше правление и ваше доброе имя.
Перекошенное лицо понтифика понемногу разгладилось и успокоилось.
— Мне вовсе не желательно войти в историю убийцей и гонителем, — признался он.
— Конечно нежелательно, — поддержал его Лоренцо и вкрадчиво продолжил:
— Вам лучше запомниться людям мироносцем, подателем справедливости, Папой, возвратившим Риму его былую славу. И вы добьетесь своего. — Лоренцо ослепительно улыбнулся. — А помогут вам в этом лучшие флорентийские живописцы и архитекторы. Я с готовностью вышлю их к вам!
Теперь разулыбался понтифик, обескуражив гостей видом потемневших гнилых зубов. Как бы там ни было, Лоренцо смог настоять на своем. Вдобавок он заручился поддержкой двух кардиналов, имевших на Папу исключительное влияние, и доставил минутную радость самому Папе. Возможно, то была не последняя стычка, но первый вечер закончился несомненной удачей.
На следующее утро Папа был на чрезвычайном подъеме. Он поторопил нас с завтраком, чтобы тотчас перейти к обязательному осмотру его владений.
Вначале мы посетили капеллу, сооруженную прежним понтификом и им же именованную в честь себя Сикстинской. Мне она показалась довольно тесной и заурядной. Если Иннокентий действительно желал прославиться, то без даровитых флорентийских мастеров ему явно не обойтись.
Затем нас повели в огромную базилику, выстроенную в форме креста, — ее-то и мечтал переделать нынешний Папа. Пока что она представляла собой обычный храм тысячелетней древности — гулкое здание с пятью приделами, разделенными рядами колонн, напичканное часовнями, молельнями и склепами. Куда ни глянь — повсюду фрески, мозаики, самоцветы, вправленные в серебряные и золотые оклады, статуи и усыпальницы многочисленных захороненных здесь мучеников. Все это не произвело на меня ни малейшего впечатления, но, по правде сказать, что, кроме уныния, могла я ожидать от церкви и от всего с нею связанного?