И вот теперь она сидит, обхватив руками коленки, и насмехается над ним.
– На. Это поможет, – рыжая кинула ему армейскую флягу. Егор отвинтил колпачок и хлебнул. Горло обожгло, и, вытерев навернувшиеся слезы, он сделал еще пару глотков. Кашель отступил.
– Спасибо.
– Будьте здоровы.
– Слушай, откуда ты взялась такая, язва?
– Тульская школа-интернат номер два. – Ее лицо вдруг стало серьезным. – А ты?
Егор помрачнел.
– Я из Москвы, – сказал он.
– Вкусно, – он уплетал уже третью котлету – это произведение искусства из тушенки и размоченных сухарей, поджаренное на тушеночном же жире.
– Еще будешь?
– Нет. – Егор посмотрел на оставшиеся котлеты и сглотнул.
– Ешь, ешь. Я еще сделаю. Тут же этого добра – километры.
– Как это у тебя получается? Я бы до такого никогда не додумался.
– А это потому, что у вас, у мужиков, с фантазией напряг.
– Ха, как это напряг? Все знаменитые художники, писатели, режиссеры – мужики. Да и готовили мужики всегда лучше. Я читал.
– Да? – Она отодвинула сковородку от его руки, потянувшейся за очередной котлетой. – Ну так иди еще почитай. Вон газет сколько.
Непростая штучка. Егор растянулся на диване, поглаживая округлившийся живот. Он покосился на девушку, которая ставила чайник на плитку.
«Оля. Оля. Оленька», – повторял он ее имя про себя, как бы пробуя его на вкус, привыкая к нему. Такое круглое, юркое имя. Кажется, выронишь, и заскачет оно, покатится с горки. Не догонишь.
– Что будешь дальше делать? – она осторожно отхлебнула кипятошного чаю.
– Дождусь этого Лешу и дальше в Москву пойду.
– К родителям, да?
– Да.
– А если от Москвы ничего не осталось?
Он отвернулся к окну. Тишину нарушало лишь потрескивание остывающего чайника и тиканье будильника, обнаруженного Егором в одной из тумбочек.
– Прости, – она поставила дымящуюся чашку на стол и села рядом с ним, – я не хотела.
– Нет, ничего, – он взял ее руку. – Я все равно пойду. Я должен все увидеть сам.
– А я своих отца и мать и не видела никогда. – Она положила свою ладонь поверх его и несильно сжала ее.
Он вздохнул.
– Может, это и к лучшему, – Оля положила голову ему на плечо.
Чтобы им было удобнее, Егор высвободил свою руку и обнял ее за плечо. Уткнулся в пахнущие сеном волосы.
– В стогу ночевала?
– Ага, – она запустила руку в его волосы.
Он тоже, перебирая ее рыжие локоны, добрался до спрятавшегося в них маленького ушка, едва касаясь, провел по нему пальцем. Отведя непослушную челку, Егор решился и поцеловал девушку в лоб. Она закрыла глаза. Потом его губы нежно коснулись ее века, курносого носика и в нерешительности замерли на щеке, рядом с уголком слегка приоткрытых губ, которые, устав ждать, перешли в наступление сами.