Без собаки Джойс ходил только на свою охоту. Это начиналось в конце лета, когда Нейдахо теряла свою могучую силу и переставала реветь на порогах. Река мелела, становилась безопаснее, и появлялись смельчаки, спускавшиеся вниз по течению на плотах и больших лодках. Как правило, это были люди отчаявшиеся, разоренные, бегущие от нужды и долгов. Они продавали свои нехитрые пожитки, наскребали несколько золотых, покупали, а чаще крали лодку и отправлялись в неизвестное. Они все были одинаковыми. Они все вели себя одинаково. И поэтому Джойс хорошо изучил их повадки за много лет. Он выжидал солнечного, ясного утра и отправлялся к реке. Приходил безошибочно. Суеверные беглецы решались идти через пороги только при солнечном свете.
В точно рассчитанном месте, где река делала перед порогами последний спокойный поворот и втискивалась в ущелье, охотник делал засаду. Так же тщательно, как и на зверя. На высоте двадцати двух ярдов в каменной ложбине, между корней корявой анзейской сосны, Джойс был безнаказан.
Когда перед путешественниками внезапно открывалась вся величественная красота ущелья и белые буруны порогов, обессиленные люди цепенели и не двигались, как завороженные. Этого минутного замешательства Джойсу хватало, чтобы навести свой «бреме» на голову рулевого и выстрелить. Неуправляемая, посудина подхватывалась течением и устремлялась на самый страшный камень порога, за которым начинали свои дьявольские пляски гибельные водовороты. Но в самый последний момент лодку с перепуганной до смерти командой перехватывала быстрая струя, которая, двигаясь вопреки всем законам, выбрасывала свою ношу на небольшую косу, усыпанную речной галькой.
С одной стороны была река, с другой неприступная отвесная стена, на которой появлялся, как ангел смерти, Джойс и расстреливал оставшихся в живых. Затем он спускался по одному ему только ведомой тропе и забирал все, что могло его интересовать: патроны, порох, золото, книги и какие-нибудь яркие тряпки. Остальную поклажу сваливал обратно в лодку. Туда же и трупы. Отталкивал лодку длинным шестом, и она, разогнавшись по течению, благополучно разлеталась вдребезги на следующем пороге.
…Все происходило как обычно. На сплошной водной глади, прямо по слепящей солнечной дорожке двигался небольшой плот с поставленным на нем шалашом. На руле сидел худой, давно не брившийся человек. Он слезящимися глазами напряженно вглядывался вперед, стараясь угадать, что там, за очередным поворотом. Больше снаружи никого не было.
— Неохота, небось, помирать при таком-то солнышке, бродяга! усмехаясь, проворчал себе под нос Джойс, глядя в подзорную трубу на рулевого, тоскливо озирающегося по сторонам. Затем он отложил трубу и с удивлением посмотрел на небо. Солнечного дня как не бывало, была серая осенняя мгла и сгущавшиеся тучи, из которых сначала редко, а потом все сильнее стала сыпать снежная крупа: