Тетя Мод вздохнула.
— Я не знаю ни одной молодой леди, которая ездила бы купаться с бывшим слугой-китайцем.
— Думаю, что Оливеру Фою об этом известно, — весело проговорила я, — и еще он наверняка знает, что иногда я выхожу с Дэниелом в море. И все же просит моей руки, поэтому не должен думать обо мне слишком плохо. Возможно, ему даже нравится мысль о жене, которая любит плавать и ходить под парусом.
Обычно я входила в столовую за десять минут до гонга, чтобы иметь возможность побеседовать с бабушкой Эллиот. На этот раз я поведала бабушке, как я безуспешно расспрашивала тетю Мод о замужней жизни, а потом рассказала ей о встрече с Чедом Локхартом из Англии. Я объяснила, что он искал Дэниела Чунга. Затем я рассказала все о таинственном и непонятном для меня разговоре на китайском языке.
Я никогда не воображала себе, что бабушка ответит мне на мои вопросы или посочувствует моим проблемам, но я черпала уверенность из разговоров с ней, возможно, только потому, что облекала мысли в слова — и тем самым делала их более ясными. А сегодня все было не так. Наверное, бабушка не нашла что посоветовать мне в отношении предстоящего обручения с Оливером Фойем и не предложила никакого разъяснения делу мистера Локхарта к Дэниелу Чунгу.
За столом я рассказала дяде Генри и тете Мод о том, как встретилась на дороге в Ферн Галли с мистером Локхартом, как проехала с ним часть пути в Очо Риос, но не рассказала им последних событий — я чувствовала, что это личное дело, касающееся одного Дэниела. Ленч был закончен, дядя Генри, помешивая лимонный чай, казалось, обдумывал замечание тети Мод об уместности морских купаний. Он закончил трапезу, но в задумчивости двигал челюстями, чтобы убедиться, что они в хорошем состоянии. Затем он проговорил:
— Я думаю, дорогая Мод, что мы не должны ограничивать занятия Эммы на тот короткий период, пока она остается с нами.
Он поднялся, и я уже подумала, что сейчас он возьмет свой чай на террасу, как он обычно делал перед тем, как пойти в спальню для послеполуденного сна, но вместо этого он подошел ко мне, и улыбка осветила его мрачные черты.
— В конце концов, — сказал он мягко, почти печально, — мы всегда желали ей счастья. — И он неловко поцеловал меня в лоб, слегка потрепал по плечу, затем взял чашку и медленно двинулся к террасе.
— Спасибо, дядя Генри, — сказала я вслед. — Спасибо вам за все.
На глаза мои внезапно набежали слезы. Они взяли меня в свой дом и пытались сделать мою жизнь в нем счастливой в течение прошедших двенадцати лет. Нет, я несправедлива: они сделали мою жизнь счастливой: мне не на что жаловаться. Грустно, но я так и не стала им дочерью, как не стали они мне настоящими родителями. Какой-то существенный элемент гармонии в наших отношениях всегда отсутствовал.