— Самых обыкновенных. Сидит в углу, молчит. Не то корень, не то человек. Приглядишься, а это он, шут, и есть.
— Черт, что ли?
— Ну да, будь он, нечистый, не к ночи помянутый! Только он, как бы сказать, не такой, как другие прочие черти. Комолый. Обратно сказать — безрогий. Вроде бы корешок али старый-старый такой человек. Я ему шумлю: «Кш! Сгинь, нечистая сила!» А он хоть бы что. Сидит нога на ногу и молчит. Кабы знать, что б это такое?
— Пустое это, — сказал Федя с твердой уверенностью. — Блазнит тебе. Кажется.
Старик с сомнением покачал головой.
— Блазнит? Кхм… Нет… Я его каждую ночь вижу. Видать, за мной… Да… — Он замолк, тяжко вздохнув. Потом долго еще кряхтел и ворочался и наконец, шепча что-то, заснул.
Поезд круто затормозил. Заскрежетали тормоза. Послышался звон буферов.
Сашенька вздрогнула и проснулась.
В стороне от паровоза бухнул выстрел. Вслед ему пронесся отчаянный крик:
— Стой! Стой! Держи-и!
Поезд остановился. Сквозь щель в забитом фанерой окне чуть брезжил рассвет. На платформе кричали и, слышно было, бегали люди.
Пассажиры зашевелились.
— Дело табак! — сказал в темноте Митька Лопатин, молодой, лет двадцати, вихрастый парень, буденновец.
Это был балагур и насмешник. Он сел в поезд еще под Саратовом и всю дорогу смешил пассажиров. На этот раз никто не поддержал разговора. Всем и так было ясно, что случилось что-то серьезное.
И теперь, притаившись в темноте вагона и почти не дыша, пассажиры молча ждали, что будет дальше.
— Пойти посмотреть, — решил Митька.
Он, стуча сапогами, завозился где-то вверху, собираясь спуститься. Но в эту минуту в глубине вагона мелькнул желтый свет фонаря, и в дверь просунулась голова в фуражке с кокардой. Голова подозрительно повела по сторонам, пошевелила большими усами и повелительно крикнула:
— А ну, выходи!.. Куда с вещами? Вещи оставь!
Сашенька, чувствуя, как у нее по всему телу побежали мурашки, пошла вслед за другими к выходу из вагона. Митька Лопатин оказался возле нее.
— А ты не бойсь! Не робей! — подбадривал он, с участием заглядывая в лицо девушке. — И не в таких переплетах бывали.
Пассажиры толпой выходили на платформу. И странное дело: не успела Сашенька ахнуть и удивиться, как Митька словно в землю провалился — вильнул под вагон. В конце поезда мелькали фонари. Оттуда доносились крики и звон разбиваемых стекол. Топоча сапогами и хрипло дыша, пробежали в темноте какие-то люди.
— Держи его! Бей! — крикнул злой, задыхающийся голос.
Послышался шум борьбы. Кто-то, охнув, упал и забился.
— Врешь, не уйдешь! — злобно кричал тот же голос, прерываемый тупыми ударами по мягкому телу. — Так ты бежать, сволочь?!. Ковалев, вяжи ему руки!