— Что будем делать, Нестор Иванович? — спросил Волин. — Видимо, драться придется?
Заложив руки за спину и хрустя пальцами, Махно молча заходил по комнате.
— А шо, если уговорить их к нам перекинуться, Нестор Иванович? — спросил Левка Задов. — Вот было б знатно!
— Дурак! — Махно с досадой кинул быстрый взгляд на него.
— Не выслать ли навстречу им делегацию? — предложил Волин.
— Делегацию?
— Ну да. Предложить им мир, чтобы они нас не трогали, и мы с ними драться не будем, — пояснил Волин. — А если откажутся — взорвем их изнутри!
Наступило молчание.
— Пошлем! — немного подумав, согласился Махно. — Завтра выступим под Павлоград, а оттуда и пошлем делегацию. Щусь, приготовься. Поедешь со взводом. А если с делегацией номер не выйдет, то взорвем их изнутри. Направим своих молодцов: пусть вступают к ним добровольцами. А об инструкциях я позабочусь. И только!..
Параска, молодая румяная баба, вдова, самогонщица, сбегала к колодцу за водой, поставила самовар и засуетилась у печки.
Сунув на угли сковородку с оладьями, она оперлась полным, с ямочкой подбородком на черенок сковородника, рассеянно взглянула на улицу и тут же с криком бросилась к открытому окну.
— Хай тоби, чертова сатана! Хай тоби, шибенник проклятый! [26] Шо це ты зробил, болячка поганая! — ругалась она во все свое звонкое горло. — Ой лихо мне, лишенько! Зачем ты мою свинью вдарил, аж зад потянуло?! Нечистая сила твоя, сатаняка рогатый! Тоби смешно, овцепас, харя собачья, а мени горе!
Лохматый махновец, к которому относилась вся эта речь, выругался в ответ так виртуозно, что баба сначала остолбенела, а потом разразилась целым потоком самой яростной ругани. Но махновец, прозванный за большой рот Хайло, только нагло усмехнулся в ответ.
Вспомнив про оладьи, Параска кинулась к печке и ахнула.
— Оладьи сгорилы!.. Хай тоби, чертяке поганому! Шоб тебе руки, ноги переломало! Шоб тебя бугай забодал! Шоб тебе дышло в бок, байстрюк всисвитный! Турчин! Сатана! — причитала она, произнося без особенной злости привычную брань…
Потом она вернулась к окну с намерением еще поругаться, но Хайло исчез. Вместо него двое вооруженных людей с черными лентами на белых барашковых шапках вели по улице босого человека в рваном тулупе. Взглянув на худое бритое лицо этого человека, со спокойным видом шагавшего между конвойными, Параска сразу смекнула, что одежда на нем была не своя, а «батькины молодцы» переодели его.
«Ось, який дядька здоровый!» — подумала она, сочувственно глядя на задержанного.
Она еще постояла, посмотрела, как махновцы ввели пленного в контрразведку, помещавшуюся наискось от ее дома, и, вздохнув, отошла от окна…