— Бей! Бей! Руби! — поощрял Петька, в азарте размахивая руками и притопывая ногами.
Потом он увидел, как на высокий холм правее села выехали шагом два всадника. Один из них, тонкий, в черкеске, с пышными усами, плотно сидел на рослом буланом коне; под другим, в фуражке, была большая рыжая лошадь в белых чулках. Она высоко вскидывала ногу и била землю копытом. Позади них казак в черной кубанке держал прикрепленный на пике кумачовый значок.
Бойцы проходивших у подножия холма эскадронов бросали вверх шапки, размахивали шашками и на разные голоса что-то кричали…
— Ой, Митя, милый, как я за тебя напугалась! Гляжу — упал! Ну, думаю, убили, — говорила Маринка, сидя на корточках подле лежавшего Митьки Лопатина и осматривая рану на его голове.
Митька поморщился.
— Не таковский, чтоб убили. Это он меня конем шибко ушиб. Ишь здоровенный! Было б мне иззади на него наскочить… А теперь ушел. Видать, какой-то начальник.
— Да нет, не ушел он! Дерпа напополам его разрубил. И шашку сломал об него. — Маринка достала из сумки вату и, с радостью отмечая, что кость не задета, стала обтирать кровь вокруг раны. — Больно? — тревожно спросила она, услыша, что Митька закряхтел.
— Нет, ничего.
— А плачешь зачем?
— В глаз что-то попало.
— Постой, я тебя к кустикам переведу. Здесь солнце печет. А ну, берись за меня.
Митька, стиснув зубы, поднялся и, крепко держась за девушку, заковылял в тень кустов подле дороги.
— Ну вот, в холодке ладней будет, — деловито говорила Маринка, помогая Митьке прилечь. — Сейчас мы тебя перевяжем, а потом на линейку — ив госпиталь.
— Как бы не так! — сказал Митька сердито, перекатывая круглые глаза на нее. — Никуда я с полка не пойду. Да у меня уж затмение прошло. — Он приподнялся на локтях и присел. — Гляди, горит что-то.
Маринка оглянулась.
На окраине села, откуда доносился редкий перестук пулеметов, поднимался над тополями столб черного дыма.
— Так, говоришь, напугалась? — помолчав, спросил Митька.
Маринка быстро повернулась, и он увидел на милом ему лице девушки выражение жалости.
— А как же! — блеснув повлажневшими глазами, сказала она. — Конечно, напугалась.
— Земляки? — спросил он с тонкой насмешкой.
— Ах ты, землячок мой ненаглядненький! — Она нагнулась и поцеловала его в смуглую щеку.
В эту минуту кусты раздвинулись, и выставилась Петькина голова с бегающими, вороватыми глазами.
— Братишки! — окликнул он.
— Чего тебе? — вся вспыхнув, сердито спросила Маринка.
— Чудно! Солдат солдата целует.
— А тебе какое дело?
— Извиняюсь, это мне, конечно, ни к чему. Где бы мне вашего командира повидать? — допытывался Петька.