— Не трожь, — строго предупредила она. — Смотри, Сачкову скажу, он те всыплет кузькину мать!
— Извиняюсь, Авдотья Семеновна. Я ведь от души.
— Знаем мы вашего брата! А чего вы расшумелись?
— Да вот Щербатый сомневался, как бы нам здесь не остаться, — сказал кто-то из бойцов.
— Нашли кого слушать. Тоже герой!.. А может, и ты сомневаешься?
— Ну что ты! Я с товарищем Ворошиловым, как немцы наступали, всю Украину до самого Царицына прошел. В каких только окружениях не были! Ничего, вывел он нас. И теперь выведет, — сказал боец с твердой уверенностью.
— Правильно! — подхватил Харламов. — Пока Семен Михайлович и товарищ Ворошилов с нами, мне хоть бы что!.. Выведут. И не в таких переплетах бывали.
— Слыхали, мальчики, что в третьей бригаде этой ночью случилось? — спросила Дуська.
— Ну, ну?
— Паны заставу сняли.
— Как так?
— Часовой заснул. И вот из-за одного человека почти целый взвод пострадал.
— На посту заснуть — гиблое дело, — раздумчиво проговорил взводный Чаплыгин.
Вдали беглым огнем ударили пушки. Шумное эхо покатилось по лесу. Бойцы подняли головы и прислушались.
— Наши или поляки? — поинтересовался Аниська.
— Наши, — успокоил Чаплыгин.
— А я, взводный, вчера здорово струхнул, как вы нас с Петровым с донесением посылали, — сказал Аниська.
— Ну? А ты будто не трус, — заметил Чаплыгин.
— Да лучше десять раз в атаку сходить, чем такое увидеть.
— А что ты видал? — насторожился Чаплыгин.
— Только мы с Замостья свернули на Чесники, там дорожка такая лесная, гляжу, из-за дерева солдат в меня целится. Я за клинок — и к нему. А он целится и не стреляет. Что такое? Подъезжаю — мертвяк! Рыжеватый такой, усы кверху, видать по личности — с немцев. Да. Ну, осмотрелся. Вижу, у него винтовка между ветками всунута, а сам, как убило, до дерева привалился. Издали посмотришь — прицеливается! Вот тут-то я и напугался до ужаса. А потом, — Аниська усмехнулся, — а потом Петров и говорит: «Посмотри у него в ранце, может, консервы есть?» Я за ранец. А он тяжелый. Пуда два, если не больше. Раскрываю. И чего там только нет! Сверху миткаль. Целая штука. Потом товар на три пары сапог. Потом бабских рубах и сподников дюжины две. А на самом низу чего-то блестит. Я сперва думал — консервы. Нет, гляжу, что-то тяжелое, фунтов на двадцать. Вынимаю. Что за чудо? Штуковина такая, будто серебряная, а в ней сверху семь дырок. Пошарил еще — вторую вынимаю. Петров посмотрел. «Это, — говорит, — семисвечник. Он, — говорит, — его из какой-нибудь синагоги унес…» Ну, а консервов не оказалось. Видать он их сам поел. Очень даже толстый немец.