Он посмотрел, хорошо ли взвод взял ногу, и недовольно поморщился: «Как есть куга зеленая!»
— Вам бы, батюшка, впору сотней командовать, — заискивающе заговорил есаул Комов, во время беседы стоявший за стогом сена, где, помирая со смеху, слушал разговор о распределении святых по чинам.
— А что же, господин есаул, можно и сотней, — не смутясь, сказал черноризец. — У меня, господин есаул, есть к вам сообщение. — Он оглянулся и, понизив голос, сказал: — В вашей сотне, как и в полку, ведутся нехорошие разговоры.
На лице есаула появилось недоверчивое выражение.
— Что вы говорите?! — сказал он тревожно. Отец Терентий сокрушенно покачал головой.
— Да, да, и к нам зараза попала. Одним словом, крамола. В вашей сотне есть на примете три таких человечка.
— Кто такие?
— А вот у меня списочек, — монах слазил в карман, достал вчетверо сложенную бумажку, развернул ее и подал командиру сотни.
У есаула брови полезли на лоб.
— Фомушкин? Вот бы никогда не подумал. Такой тихий.
— То-то и оно! Подобные типы всегда тихони при начальстве. Воды не замутят.
— Что же они говорили? — спросил есаул. Монах строго посмотрел на него.
— Самые крамольные речи. Нельзя, мол, против своего народа воевать. Надо всем полком перейти к красным и тому подобное непотребное.
— Нехорошо! — Офицер неодобрительно покачал головой. — Нехорошо… Скоро идем в наступление, а тут такие разговоры… И много их всех?
— Пока замечено восемь человек… Вы вот что, господин есаул: попрошу вас, прикажите вахмистру назначить этих трех голубчиков сегодня в разведку. Я сам с ними поеду.
— Хорошо, батюшка.
— Ну и прекрасно. И чтоб этот разговор был между нами. А я, одним словом, к командиру полка пойду испрошу разрешения…
Разъезд, в колонне по три, шел то шагом, то рысью. Впереди рядом с Ионой Фроловым ехал отец Терентий на своем лохматом киргизском коньке. На этот раз вместо винтовки у него был новенький японский карабин, только что подаренный ему есаулом Комовым. «Подмазывается офицер, — думал монах, — надо будет поглубже проверить, что он за человек. Может, тоже крамольник».
От станицы Суворовской, в районе которой стояла 2-я донская дивизия, отошли уже более пяти верст, но дозоров почему-то не выслали. Ехавший в колонне Фомушкин, как и все его товарищи, объяснял это тем, что впереди были свои и пока можно было двигаться без охранения. Не смущало Фомушкина и то обстоятельство, что все его товарищи, в числе восьми человек, оказались почему-то вторыми номерами в центре колонны, а по бокам ехали хмурые старики.
Он ехал, вдыхая знакомые с детства степные запахи, и с сожалением думал о том, что не смог проститься с матерью, у которой был единственным сыном. Мать еще с вечера поставила тесто для пирогов и наказывала ему обязательно приходить утром. Но урядник Фролов почему-то не отпустил его, строго приказав никуда не отлучаться из взвода.