— Боятся?
— Упаси бог!.. Они ведь разобравшись спали. Так один со страху заместо шаровар гимнастерку надел. А другой в окно вдарился бечь. Так всю морду окровянил. Пришлось вот окно подушкой заткнуть.
— А ты, отец, Буденного знаешь?
— Никак нет. Видать не видал, а дюже интересуюсь, — заговорил старик, оживившись. — Много про него наслышан. Семен Михайловичем звать. Из генералов. А только при старом режиме служба ему не везла. Обратно сказать, ходу ему не давали. Потому что за простой народ крепко стоял. Он, видишь, дело какое, в Петрограде полком командовал и в пятом году отказался на усмиренье выступить. По такому случаю царь с им поругался. Было у них до драки дошло. Ну и…
Командир громко расхохотался.
— Ну и ну! — сказал Он, утирая ребром ладони проступившие слезы и подправив усы. — Да-а… Это кто же тебе такое сбрехал?
— Старики промеж собой толковали… Да и наши усть-медведицкие казаки, которые у него служат…
— Ну старики-то еще куда не шло, а служилые казаки вряд ли. Они его хорошо знают. Скорей всего эти слухи сам Мамонтов распустил. Ему-то неловко, что его красные бьют, — твердо сказал командир с видимым неудовольствием, хмуря широкие черные брови. — Прямо сказать, все это врут, отец, про Буденного. Никакой он не генерал, а самый обыкновенный человек. Станицы Платовской. А служил он в драгунском полку унтер-офицером.
— Ну да! — обиделся старик. — Он, видать, где-сь тебе дорогу переступил, что ты такие слова выражаешь. Унтер-офицером! Да я сам когда-сь вахмистром [10] был.
— Да ну!
— Вот те и ну! — Старик неожиданно поднялся и распрямил спину, причем оказалось, что он высок ростом и широк в костях. — Вахмистр первой сотни Третьего донского имени Ермака Тимофеевича казачьего полка Харламов Петр Лукич! — лихо просипел он, весь подтянувшись и выкатывая мутные глаза с красными прожилками. — Ты, товарищ командир, не гляди, что у меня один шкилет и шкура остались, — продолжал он с азартом. — Я, как был молодой, пять с половиной пудов весил. Как тот бугай! Эх, ну и лихой казак был! Геройский. Под Старой Загорой, под Лариссой воевал. Шипку оборонял! Плевну брал! Сколько крестов-медалей имел. На весь полк разведчик и рубака был. Меня сам турецкий главнокомандующий Осман-паша знал, грозился: я, мол, Петрушку Харламова поймаю, с его шкуры барабанов понаделаю… — Петр Лукич задумался и поник головой. — Да, было делов… Лихую жизнь прожил. Есть чего вспомнить. А теперь и помирать пора. Девятый десяток пошел. В чужой век зажился. Мне на том свете черти небось давно аппель [11]