трубят. Я ведь, товарищ командир, на всю станицу один такой остался. За прошлый, семнадцатый, год последний мой односум [12] помер. Вместе Осман-пашу воевали… Эх, товарищ командир.
Старик замолчал и тяжко вздохнул.
Командир с ласковой улыбкой смотрел на него.
— Ничего, Петр Лукич, еще поживем, — сказал он задушевно. — Ты вот что… Да, а где твоя хозяйка?
— Нема хозяйки. В подводах. А чего тебе хозяйка занадобилась?
— Самовар бы поставить.
Петр Лукич с пренебрежением пожал плечами:
— А зачем нам хозяйка? Разве мы без нее не управимся? Эка делов!
Он отошел к печке, нагнулся и дрожащей рукой взял пустое ведро.
В сенцах послышались шаги, дверь приоткрылась, и появился Федя. Он остановился у порога и стал зябко потирать большие красные руки.
— Ну как кони? — спросил командир.
— В полном порядке, Семен Михайлович. Соломы наложил — как на перине спят. А седла…
Буденный быстро оглянулся. Дребезжа и подпрыгивая, по полу катилось пустое ведро.
Петр Лукич, раскрыв рот, глядел на него.
— Бо-оже ж мой! — вдруг воскликнул он, всплеснув худыми руками. — Семен Михайлович! Так как же это? — Он поглядел на Федю и покачал головой. — Как я, старый хрен, сразу не признал?!
Буденный подошел к старику и дружески похлопал его по плечу.
— Ничего, Петр Лукич, всяко бывает.
— Ну, покорнейше благодарим… А я ведь зараз всего вам и не сказал, все сомневался: сынок мой у вас служит в девятнадцатом полку, в четвертой дивизии. Младшенький. Степкой звать. С той войны его не видал. Точь-в-точь на меня похожий, как я смолоду был… Старших-то у меня еще в германскую поубивали… Ах, Семен Михайлович, и как это я сразу… — Петр Лукич покачал головой, потом нагнулся и поднял ведро. — Слышь, сынок! — обратился он к ординарцу. — Тебя, кажись, Федором, звать? Добежи, Федя, до колодца, воды почерпни. У тебя ноги-то молодые. Зараз самоварчик поставим. Я пока в печи пошукаю. У меня там рыбка есть. Ну, и еще найдем кое-чего…
Петр Лукич засуетился, хлопоча по хозяйству, молодо заходил по хате, слазил в печь, в чулан и уже хотел было просить дорогого гостя за стол, как в дверь постучали и чей-то басистый голос спросил разрешения войти.
Держа под мышкой папку с бумагами, вошел начальник полевого штаба Зотов — невысокий, плотный человек. Остро подкрученные рыжеватого оттенка усы придавали его худощавому лицу строгий вид. Зотов бросил по сторонам быстрый взгляд и, подойдя к Буденному, спросил густым басом, чуть напирая на «о»:
— Доклад примете, товарищ комкор?
— Приму. Пройдем туда. — Буденный показал на соседнюю комнату.
Он перекинул через плечо ремешок маузера, толкнул дверь и вошел в прохладную, пахнущую нежилым горницу. Осторожно, чтобы не натоптать до блеска намытый пол, он прошел мимо большой, с целой горкой подушек кровати в глубину горницы, где под образами стояли покрытый скатертью стол, лавки и два табурета.