– Черное – символ недоброжелательности, – отозвался с заднего сиденья невидимый пришелец. – Если хочешь, эта женщина исчезнет.
– И куда ты намерен ее отправить? В стасис? В иллюзорную не-жизнь?
– Имеются более простые способы, – лаконично сообщил Защитник.
– Эй, послушай, – встревожился Глеб, – ты поаккуратнее с этими исчезновениями! У нас так не принято! В нашем мире считается, что жизнь человека священна!
– Это противоречит полученной мной информации, – прошелестел тихий голос. – Ваш мир – такое же побоище, как Гирхадна’пеластри. Разве у вас не убивают?
– Убивают, но лишь в определенных обстоятельствах, и к фрау Розе они неприменимы, – сказал Глеб, выезжая на улицу Загорский путь. Затем поинтересовался: – А эта Гирхадна, должно быть, местечко не очень приятное? Твоя родина?
– Нет. Метановая планета.
Йокс замолчал. Глебу хотелось его расспросить, но для серьезных бесед время не подходило – он уже свернул на Велебитскую, и впереди засверкали в солнечном свете окна больничных корпусов. К тому же настроение у него было неважное – ночью спал он плохо, мерещились ему то бронированные твари с пальцами-клинками, то монстры с человеческой головой и телом осьминога, то всякие другие ужасы. Глеб метался, звал Марину, но она исчезла куда-то – на время или, возможно, навсегда.
Пятиэтажный хирургический корпус стоял в глубине двора, за шеренгой пиний с кронами-зонтиками. Глеб вдохнул их смолистый аромат, прищурился на солнце, сверил время по часам. Без пяти девять… Все как обычно: сосны тихо шелестят ветвями, с моря веет бриз, небо ясное, и нет в нем ни летающих тарелок, ни десанта роботов, ни иных чудес. Он переступил порог, кивнул Слободану Хотичу, хирургу ночной смены, а потом забыл о пришельцах и дурных снах. Забыл обо всем постороннем, окунувшись в знакомый и такой привычный мир звуков и запахов, белых халатов, шелеста бумаги и тихих голосов, что доносились из ординаторской.
* * *
Последняя операция выдалась нелегкой – резекция желудка у семнадцатилетней девушки. Ее привезли из горного села с перитонитом и внутренним кровоизлиянием, когда уже не имелось других альтернатив: резать, и только резать. Глеб резал, проклиная про себя родичей юной пациентки; то, что исправлялось сейчас ланцетом, можно было вылечить разумно подобранной терапией. Можно, если бы не упущенное время! В его понятиях хирург являлся крайним в череде врачей, боровшихся с недугами, хирурга призывали в тот момент, когда исчерпаны другие средства, когда больной либо ляжет под нож, либо умрет.
Девушка напомнила ему Марину – те же тонкие черты, темные волнистые волосы – и потому ее было жалко вдвойне. Из-за прободения он удалил две трети желудка, а это означало, что пациентка станет инвалидом на всю свою жизнь, будет есть понемногу, как воробышек, и вряд ли выносит дитя. Копаясь под светом бестеневых ламп в человеческих внутренностях, Глеб в который раз решал дилемму: ущербная жизнь или быстрая смерть – что лучше?.. Угаснуть, как Марина, или все-таки жить, мучаясь и мечтая о вечном забвении?.. Иного выбора не имелось – по крайней мере, у человеческих существ. Возможно там, откуда прибыл Йокс, медики не лечили недужных, а просто наделяли их новыми телами, но на Земле это было фантастикой. Несмотря на успехи в клонировании крыс и овец, люди размножались старым проверенным способом, и тело, полученное при рождении, служило им до самой смерти.