Он смело отказался от таблеток и составил себе жесткий график физических упражнений. Я видела, как все его мысли сосредоточились на здоровье в могучем стремлении к преодолению физической слабости, и вскоре, вопреки ожиданиям врачей, его состояние стало улучшаться. Он снова погрузился в дела в офисе, понемногу включался в светскую жизнь, а в октябре впервые после того ужасного утра в Бар Харборе попытался заняться со мной любовью.
Это второе фиаско было очень тягостным для нас обоих. Тогда, в Бар Харборе, Пол сказал мне: «Когда я буду чувствовать себя лучше, все будет в порядке» — и поскольку это представлялось очевидным и разумным, у меня быстро пропало ощущение безнадежности. Но вторая неудача, когда оба мы были в хорошей физической форме и неуставшие, потрясла меня почти так же, как и Пола. Мы попытались поговорить об этом, но не смогли. Оказалось, что ему нечего сказать, да и я была не из таких неразборчиво-откровенных женщин, как, например, Кэролайн Салливэн, которая могла так же беспечно рассуждать о столь деликатных вещах, как и о погоде.
Трещина между нами расширялась. Я никогда не думала, что могла бы почувствовать себя такой несчастной, как тогда, когда у Пола случился очередной припадок.
Он плавал в бассейне и, если бы не сила и сноровка, с которой Питерсон вытащил его из воды, вполне мог бы утонуть.
К тому времени Теренс уже давно получил повышение по службе, и об этом происшествии мне сообщил прибежавший в мою комнату Герберт Мейерс, занявший место О'Рейли.
— Никто не должен ничего знать. Я запрещаю говорить об этом, — строго предупредила я, добежав до бассейна.
Бледный как полотно Питерсон ответил:
— Да, мэм.
Мейерс невыразительно добавил:
— Разумеется, госпожа Ван Зэйл.
Я пыталась не думать о том, что распространение в Нью-Йорке слухов о болезни Пола лишь вопрос времени.
— Может быть, нам куда-нибудь уехать на какое-то время? — предложила я Полу. — Прикажите капитану перегнать яхту во Флориду, и он сможет взять нас на борт в Форт Лоудердэйле. Ведь на Багамских островах еще далеко до сезона дождей.
— В это время года на Багамы не ездят, — упавшим голосом ответил Пол. — Кроме того, любой скажет, что у меня нервное расстройство, если я уеду почти сразу после долгого отсутствия в банке в сентябре. Сейчас мне уезжать из Нью-Йорка нельзя.
Но он все же уехал. Мы провели ноябрь в праздном круизе на Багамах, и Пол снова стал чувствовать себя лучше, хотя мы расположились в разных каютах, и он ни разу не ложился в мою постель. За время стоянки в Нассау он три вечера провел один на берегу, и я не имела ничего против этого, а лишь надеялась, что незнакомым женщинам удастся помочь ему вернуть уверенность в себе. Но и после отплытия из Нассау он не появлялся в моей каюте. Сияло солнце, в сверкавшем море виднелись коралловые рифы, но и они нас не занимали. У меня было такое ощущение, словно мы смотрели на них через зарешеченные окна, и в конце концов, понимая, что выбора у нас не оставалось, мы с отвращением вернулись в Нью-Йорк.