Я пронзительно закричала, но он, поддразнивая меня, остановился точно перед ступенями лестницы, поднимавшейся ко входу между колоннами. У служебного входа нас встретил ночной сторож.
— Сколько этажей в этом здании принадлежит банку? шепотом спросила я, входя на цыпочках в овальный вестибюль, где до самого потолка, угадывавшегося где-то высоко во мраке, высились мраморные колонны.
— Все до одного, естественно. На верхнем этаже у нас находятся операторы, дежурящие у телефонов, экспедиция, столовая для партнеров и кухни. На четвертом сидят налоговые эксперты, экономисты и отдел рекламы, а под ними, на третьем, железнодорожный отдел, там же международный отдел и муниципальная группа. Личные кабинеты партнеров, конференц-зал и библиотека на втором этаже, а на первом, цокольном, как сказали бы в Англии — операционный зал синдиката и кабинет старшего партнера, ну и его клерки и аналитики, которые со времени слияния занимают большой зал. И уж если мы вспомнили о нем, подойдите сюда и посмотрите на него, когда я включу свет.
Когда щелкнули выключатели, я стояла между двумя колоннами, и перед моими глазами расцвел Ренессанс. Передо мной был громадный сверкающий зал. Над нашими головами сияли огромные люстры, а выше дубовых панелей, которыми были отделаны стены, поднимались вверх изящные высокие окна. Тусклое масло темных портретов пробуждало представление о длинной галерее какого-нибудь постсредневекового особняка. За деревянными барьерами, высотой до пояса, по обе стороны широкого зала стояли многочисленные конторки красного дерева, словно задремавшие геральдические животные.
Я долго любовалась этим зрелищем, пока не поняла, что меня ждал Пол. Я посмотрела на него. Мысли мои были слишком примитивными, чтобы выражать их словами, но я знала, что он умел заглянуть в них и расшифровать.
Пол улыбался.
По-прежнему молча мы прошли по длинному залу и, выйдя из дверей в его заднем конце, оказались в другом зале, откуда на следующий этаж вела винтовая лестница с коваными железными перилами.
Секундой позже я была уже в помещении из двух смежных комнат, с очень гармоничным соотношением размеров. Одна была обставлена как библиотека, тогда как другая, которую я видела лишь смутно за арочным проходом, казалась какой-то своеобразной приемной. Назвать ее «гостиной», что предполагает болтающих между собой викторианских леди, было бы в таком окружении неуместно и даже банально.
Мы по-прежнему молчали.
Я разглядывала греческую вазу, полотно Рембрандта, старинные издания в кожаных переплетах и безупречную коллекцию английской мебели восемнадцатого века. Единственной аномалией здесь был ковер, толстый, мягкий и вполне современный, цвета американских денег.