Я утвердительно кивнул. Говорить мне было слишком трудно. Теперь уже она сама переменила тему разговора, и я смог уйти в воспоминания о младенце, брате Викки, так страдавшем давным-давно, в той второй квартире, в которой я жил с Долли.
Дни уходили. Иногда мне казалось — они будут уходить бесконечно, но как-то, в начале ноября, мы вернулись с продолжавшейся целый день охоты на уток и обнаружили, что в наш мир совершено вторжение, нарушившее наш покой. Мы вышли из ялика на причал и оставили на попеченье старого Тома Стокби уток и ружья.
День был очень пасмурным, и над болотами свистел ветер с моря. На полпути к дому Дайана взглянула на террасу и в оцепенении остановилась.
Остановился и я и, следуя за ее взглядом увидел, как навстречу нам шагал О'Рейли.
За ним шел мой лондонский партнер, Хэл Бичер, и я сразу понял, что пришел конец моей драгоценной борозде во времени. Взяв Дайану за руку, я направился с ней к террасе.
— Пол, простите, что я так врываюсь к вам. Добрый вечер, мисс Слейд.
— Добрый вечер, господин Бичер, — ответила Дайана.
Я промолчал, и все мы вошли в дом.
— Может быть, чаю… — заторопилась Дайана. — Пойду скажу миссис Окс.
О'Рейли и Хэл наперебой бросились открыть ей дверь. Победил Хэл. Дверь открылась и захлопнулась снова. В глубине дома замерли шаги Дайаны, и внезапно дух Нью-Йорка стал тихим, угнетающим, и мне захотелось убежать за ней.
— Итак? — сдержанно обратился я к Хэлу.
После неловкой паузы Хэл тихо проговорил:
— Стюарт и Грег Да Коста. Боюсь, что мальчики Джея жаждут вашей крови, Пол. — И, поскольку я, растерявшись, не произнес ни слова, он подал мне телеграмму, пришедшую утром от моего партнера Салливэна из Нью-Йорка.
— Мы заставим вас расплатиться за это, — сказал мне молодой Грегори да Коста на похоронах своего отца в начале года.
Мне не хотелось идти на похороны, но выбора у меня не было. Показалось бы подозрительным, если бы я не пошел, но ни один убийца не чувствовал бы себя более терзаемым своим преступлением, чем я, войдя тот вечер в церковь, и никакое возмездие не могло бы показаться мне более ужасным, чем возвращение моей болезни. Мне было странно думать, что смерть Джея застала меня совершенно врасплох. Это сделало для меня понятным, как плохо я его знал. Моей единственной, неотвязной мыслью на похоронах была мысль о том, как горевала бы Викки, будь она жива, но если бы Викки была жива, я никогда не впутался бы в дела Роберто Сальседо из «Моргидж Бэнк зе Эндиз».
Сразу после смерти Викки мы с Сильвией провели два года в Европе. У меня не было больше никаких сил работать рядом с Джеем, а война послужила хорошим предлогом заняться делами фирмы в Лондоне. Англия страшно нуждалась в капитале, и наш банк был глубоко вовлечен в область военных займов.