— Что такое? — спросила мать.
— Они захватили переправу. На Росиу собирается народ. Они хотят ночью штурмовать Кашиаш.
В три часа ночи 26 апреля камеру Антониу Боррегу в тюрьме Кашиаш отперли. Охранник не сказал ни слова и даже не распахнул дверь, а перешел к следующей камере. Антониу выглянул в темный коридор. То же самое делали и другие заключенные. Коридор наполнился людьми. Настроение было радостным, все обнимались. Антониу протиснулся в толпе и спустился с третьего этажа в тюремный двор. Там собралось человек пятнадцать, напряженно ждущих и глядящих на ворота. Он ринулся через двор к больничному лазарету, взбежал по лестнице, перепрыгивая через ступени. Наверху он должен был остановиться и отдышаться — оказалось, ослаб сильнее, чем ожидал.
В палате находились трое. Двое спали, а третий, Алешандре Сарайва, сидел на краю койки и пытался натянуть на ноги носки, но ему мешал кашель. Антониу надел другу носки, нашел его ботинки, сунул в них ноги Алекса, завязал шнурки. Алекс сплюнул в стоявшую на тумбочке металлическую плевательницу.
— Все еще кровит, — сказал он, ни к кому не обращаясь. — Ты пришел забрать меня домой?
— Да, — сказал Антониу.
— А кто заплатит за такси?
— Мы пойдем пешком.
— Не знаю, выдержу ли. Одеваясь, я и то чуть не сдох.
— Ты выдержишь.
Антониу закинул руку Алекса себе за шею. Они спустились во двор. Теперь там толпилось уже человек сто с лишним. Снаружи слышался грохот ломившейся в ворота толпы. Выкрикивали фамилии заключенных. Антониу прислонил Алекса к стене, слегка придерживая его рукой.
Ворота распахнулись, и во двор с воплями ворвалась толпа людей, прибывших из Лиссабона на трех поездах. Выходивших из тюрьмы заключенных ослепляли вспышки фотокамер, те щурились, ища в толпе знакомые лица.
Антониу ждал, пока двор опустеет, чтобы можно было помочь Алексу выйти на свободу, которой они оба были лишены вот уже девять лет. Долго идти им не пришлось: их даром довез рыдавший от счастья таксист.
Таксист высадил их возле бара Алекса рядом с парком. Вделанная в стену кафельная плита вывески сохранилась. Под изображением маяка Бужиу виднелась надпись «У маяка». Алекс стукнул в освещенное окно соседнего дома. Ответил усталый старушечий голос.
— Это я, дона Эмилия, — сказал он.
Беззубая женщина в черном открыла дверь, вглядываясь в темноту подслеповатыми глазами. Увидев Алекса, она потянулась к его лицу узловатыми скрюченными пальцами, расцеловала его в обе щеки, крепко-крепко, словно возвращая этим из небытия. Потом вытащила из кармана и протянула ему ключ от бара с такой быстротой и готовностью, как будто ждала этого момента все девять лет.