Совершенно очевидно, что Теодор не желал проявлять инициативу. Он стоял около двери, даже не пытаясь подойти к ней.
— Подойди ко мне, — приказала она. Теодор подошел. Он был мрачен, и казался рассерженным темным ангелом, призванным уносить на небо души грешных. А значит, и ее.
Они были почти одного роста, и Эмма смотрела ему прямо в глаза.
— Поцелуй меня, — сказала она.
Теодор собрался с духом, чтобы не послать ее куда подальше, и склонился к ее губам. Механически он делал какие-то движения, напоминающие поцелуй, и старался ни о чем не думать и не вдыхать приторный запах духов. Это ему не удавалось. «Как можно назвать мужчину, продающегося за деньги?» — думал он.
Эмма отстранилась.
— Достаточно.
Что-то было не так. Ей и раньше не нравилось все, что было связано с постелью, но этот поцелуй… Раньше она по крайней мере всегда знала, что желанна. Теперь она не могла этого сказать.
Теодор неотрывно глядел на Эмму. Если бы он возжелал ее, все было бы проще. Но он совсем, ни капельки не хотел ее. Он хотел быть как можно дальше от этой спальни и от этой женщины.
— Разденься, — сказала она. На скулах у Теодора заиграли желваки, но он промолчал. Потом снял халат и бросил его на пол. Руки его расслабленно висели вдоль тела, а он пристально смотрел на нее. Что ж, теперь она могла видеть, что поцелуй не произвел на него никакого впечатления.
Весь ее прошлый опыт говорил, что мужчины любят обнаженное женское тело.
Она встала перед ним и медленно сняла пеньюар, бросив его на пол. Теодор не отрываясь следил за ней, а она — за ним. Потом стянула через голову сорочку. И вот они стояли обнаженные друг перед другом, но ни один не подходил ближе. Теодор окинул ее быстрым взглядом, и она заметила выражение неприязни, промелькнувшее на его лице. Сердце ее упало. И дело не в ее теле. Пусть ей двадцать восемь, но она знала, что выглядит великолепно, как в юности. Только груди чуть полнее.
Она вспомнила разговор, подслушанный, казалось, вечность назад.
«…Это имеет большое значение! Я не привык, как ты, валиться в постель с первой встречной,» — сказал тогда Теодор. И он не хотел ее. Что она могла с этим сделать?
Эмма подошла к нему, прижалась всем телом и закинула руки ему на плечи.
— Обними меня и поцелуй, — тихо сказала она. Теодор послушно положил руки ей на талию и снова поцеловал — совершенно бесстрастно, как и в первый раз. Она вдруг вспомнила, как он целовал ее в первую брачную ночь. Тогда тоже не было страсти, но была какая-то странная настойчивость, какая-то цель в его ласках. Он хотел возбудить ее. Теперь он этого не хотел.