— Что ты делала в церкви среди ночи? Что заставило тебя пойти туда? Что-нибудь ты же должна вспомнить! Ты видела там кого-нибудь? Ты помнишь, как звонила в полицию? Ты была в ссоре с братом?
Санна прячет лицо в ладони.
— Я не помню. Я не знаю. Он явился ко мне среди ночи. Вдруг я увидела, что Виктор с печальным лицом стоит у моей кровати. И когда он исчез, я поняла — что-то случилось.
— Исчез?
Вид у прокурора такой, словно он не знает, смеяться ему или залепить ей пощечину.
— Подожди-ка, к тебе явилось привидение и ты поняла, что с твоим братом что-то случилось?
Анна-Мария стонет во сне, так что ее муж Роберт просыпается. Он приподнимается на локте и гладит ее по волосам.
— Тсс, Мия-Мия, — шепчет он.
Снова и снова произносит он ее имя и гладит жену по соломенным волосам. Вдруг она глубоко вздыхает и расслабляется. Лицо становится спокойным, стоны прекращаются. Когда ее дыхание снова делается ритмичным, он тоже засыпает.
Те, кто знает фон Поста, убеждены, что он прекрасно спит этой ночью, насытившись всеобщим вниманием и мечтами о светлом будущем. Он должен мирно покоиться в своей кровати с удовлетворенной улыбкой на губах. Но и фон Пост кидается во сне из стороны в сторону и сжимает челюсти так, что зубы скрипят. Его сон всегда таков. События сегодняшнего дня ничего не изменили.
И Ребекка Мартинссон? Она лежит в раздвижной кровати на кухне в доме своих бабушки и дедушки. Ее дыхание спокойное и ровное. Чаппи охотно устроилась рядом с ней, и Ребекка крепко спит, обняв теплое собачье тело, почти зарывшись в густую черную шерсть. Звуки внешнего мира сюда не долетают — ни гул машин, ни рев самолетов. Никаких подгулявших ночных прохожих, никаких струй дождя по стеклу. В комнате бормочет спящая Лова и крепче прижимается к Санне. Дом потрескивает и поскрипывает, словно ворочается во сне.
* * *
18 февраля, вторник
Около шести Чаппи разбудила Ребекку, прижавшись мордой к ее лицу.
— Привет, подружка, — прошептала Ребекка. — Чего тебе? Пописать захотелось?
Найдя на ощупь ночник, она зажгла свет. Собака подбежала к входной двери, заскулила, вернулась к Ребекке и снова требовательно уткнулась мордой ей в лицо.
— Понимаю, понимаю.
Ребекка села на край кровати, завернувшись в одеяло. В кухне холодно.
«Все здесь напоминает о бабушке, — подумала она. — Кажется, не далее как вчера я спала с ней на этом диване и лежала в теплой постели, пока она разводила утром огонь в печи и варила кофе».
Она видела перед собой Тересию Мартинссон, сидящую за столом и скручивающую утреннюю сигарку. Бабушка не тратилась на покупку дорогой бумаги, использовала газеты, аккуратно отрывая поля от вчерашнего номера «Норрбот-тенскурирен». Получалась широкая полоска бумаги, свободная от типографской краски, прекрасно подходившая для ее целей. Она насыпала туда горсть табаку и скручивала большими и указательными пальцами тоненькую самокрутку. На бабушке был синтетический рабочий халат в синюю и черную клетку, серебристые волосы аккуратно заправлены под косынку. В хлеву уже мычали коровы, подзывая ее.