Восемь человек бросали в воронку землю, а мы с Володей Соколовым трамбовали ее. Приближался обеденный перерыв. Скоро немцы уйдут на обед. Надо было спешить. Как на зло, мы работали за границей аэродрома и проникнуть на летное поле к самолетам не могли.
— Пора начинать, — сказал я Володе.
— Улетим завтра, — ответил он. — Видишь, как далеко мы от самолетов…
Володя Соколов, как переводчик и исполняющий обязанности бригадира, мог договориться с конвоиром о переходе на другую воронку, ближе к самолетам. От него зависело теперь всё. До завтра я не мог откладывать. Ведь осталось жить два дня! Уходя из лагеря, я попрощался со всеми друзьями и дал себе клятву, что улечу сегодня на Родину или буду растерзан фашистскими собаками.
— Володя, — повысил я голос и посмотрел на него так, что он все понял, — шутить я не намерен! Приказываю: сейчас же веди к самолету!.. Иначе оба будем мертвыми…
Не ответив больше ни слова, Володя стал что-то объяснять конвоиру, показывая рукой в сторону самолетов, затем подал нам команду построиться. Направились к четырехмоторному тяжелому бомбардировщику, который я облюбовал. Этот самолет способен был взять на свой борт до ста человек таких, как мы, «сухарей». В первой команде в 45 человек, где я работал вначале, люди, предупрежденные подпольной организацией, ежедневно в обеденный перерыв ждали, когда к ним подрулит самолет, за штурвалом которого будет сидеть человек в полосатой одежде. По его сигналу поднятием руки они были готовы в любой момент расправиться с охраной, быстро сесть в самолет, чтобы лететь на Родину. Таков был наш план.
В то время, как мы уже подходили к самолету, раздался звонок на обед. Немцы группами, бросив всё, повалили с аэродрома. Лучшего момента и желать было нечего.
— Приготовиться! — взглядом даю команду товарищам, но в следующую секунду точно иглой кольнуло в сердце, бросило в жар: на правой плоскости самолета был снят элерон. Дал знак: отставить.
Фашист, увидев подозрительное, перемигивание заключенных и то, что они без его разрешения на мгновение нарушили строй, пришел в ярость. Приказал бежать бегом к ангару, сопровождая приказ ругательствами и ударами приклада. У меня мелькнула мысль: «У ангара будем расстреляны»… До ангара было далеко, и он загнал нас в ближайший капонир. Несколько минут стояли мы в капонире перед направленным на нас дулом винтовки конвоира, который блуждал по нас растерянным взглядом, как будто чуя свою гибель. Наконец он опустил винтовку к ноге, закурил, бросил Соколову зажигалку:
— Фойер махен! (Разжечь костер!)