– Я вам соображу, – сказала буфетчица из–за стойки.
– Не знаю, – сказал Санька. – То, что деньги нужны, – это так. А дальше?
Они выпили.
– Хоть это ты понял, мой младший брат, – сказал, выдохнув водку, брат Сема.
– Сегодня мы с Вовкой хорошо взяли, – сказал Санька. – По–другому бы. Вот как у тебя. Безопасно.
– А ты езжай на Север, – сказал брат Сема. – Там платят. С деньгами будешь, и руки не дрожат. – Он снова разлил водку.
– И поеду, – неуверенно сказал Санька. – Тут от одной директорской ухмылки подохнешь. Вовка говорит, что его скоро посадят.
– Смотри, Саня, – раздумчиво сказал брат. – Знай, что я у тебя всегда есть. Но ты ведь сам себе не веришь, что поедешь…
Так Санька Канаев через два месяца разнообразных мытарств очутился в затерянном среди снегов и тундры районном поселке, и в какой–то комнатушке мощный дядя в полярном костюме окинул одним взглядом городскую Санькину фигуру и коротко определил: «Завалящий. На Кертунг».
4
Начальнику отдела кадров управления было столько же лет, сколько и Саньке Канаеву. И этот симпатичный заика–сверстник бестрепетной рукой вывел в его трудовой книжке: «Уволен по статье 47, пункт «г“. Вывел и Муханову.
– А вы думали как, дг'узья? – спросил их начальник отдела кадров беззлобно.
– Кг'ыса ты канцелярская, – ответил ему Муханов. Они вышли в коридор и несколько минут постояли молча. В коридоре шла непонятная для посторонних суета. Приземистый парнишка с циркульным, заросшим белесым пухом лицом протащил ворох спальных мешков и исчез в комнате–клетушке. В комнатушке сразу взревели мужские голоса, и оттуда высыпало человек десять, кинулись на улицу, и – «посторонись!» – понесли с шумом и гиканьем консервные ящики, мешки, кипы брезента. Из окованной железом двери вышагнул высокий парень в великолепном черном костюме. В руках у парня была винтовка и несколько обойм с патронами. Этому завтра в тундру. С противоположного конца коридора шел грохот пишущих машинок. Там у дверей машбюро толпились с пачками исписанных листков начальники партий: гнали последние главы зимних отчетов. Через две недели управление должно опустеть.
– Пойдем, – сказал Санька. – Нам здесь не светит.
– Да, – ответил Муханов. – И я, знаешь ли, хочу вина.
Они поселились в сорокакоечном бараке гостиницы, где дежурная, закутанная в шерстяной платок от макушки до пяток, не спрашивала ни паспортов, ни виз, а просто брала пятерку аванса из расчета 70 копеек в сутки. В бараке были грязно–розовые стены и грязный пол, но в середине топилась углем громадная железная печь, и здесь давали настоящую кровать с пружинной сеткой, чистым, проглаженным бельем и двумя зелеными шерстяными одеялами. Здесь жили командированные, женщины, дети, все те, кто куда–то двигался или чего–то ожидал в этих кочевых краях.