Ночами, запершись в комнате при свечах, Ртищев испытывал его способности. Ловил в кулак муху и, оторвав лапку, спрашивал, сколько на ней волосков. А после проверял, зажимая пинцетом, совал в мелкоскоп. Или относил колоду на двадцать шагов и открывал карту. Лаврентий не ошибся ни разу. В насмешку Ртищев повернул туза рубашкой. Лаврентий угадал и тут. Князь был поражен. "Да ты, небось, и луну с оборотной стороны видишь..." - утирая пот со лба, пробормотал он. В последнее время дела шли не важно. А тут еще это дурацкое пари. И мысль, родившись сама собой, захватила его, как ночь. "Только бы отыграться, - заглушая укоры совести, повторял Ртищев. - Только отыграться..."
Лил дождь, и гости съезжались к обеду с опозданием. Лаврентий, одетый в ливрею, прислуживал за столом. Переменяя блюда, он видел, как отвратительно, кусок за куском, падает в желудки еда, как бурлит пузырями кислое вино.
"Да ведь это тот глазастый, что давеча Самсона разглядел", - узнал его соседский помещик.
"Совпадение, - беспокойно отмахнулся Ртищев. - Один раз и палка стреляет..."
Все стали рассматривать Лаврентия, бесцеремонно, как лошадь на торгах.
"Однако физиономия к аппетиту не располагающая..." - подвел черту отставной полковник с орденом в петлице, давя усмешку. "Мы лишь исполнители, - откинулся он на стуле. - Ну что нам отпущено? Детей наплодить, да убить себе подобного..." - Он машинально протер рукавом орден.
"Ну не скажите, - горячился граф. - Свобода воли, предопределение..." И сбившись, покраснел. Ртищев поспешил, было, его выручить, но, открыв рот, осекся, вспомнив предстоящее ему дело.
Стало слышно звяканье вилок. В комнате рядом пробили часы с кукушкой.
"А я вот как думаю, - вступил в беседу соседский помещик. - Все мы плывем на льдинах, изо всех сил карабкаемся на их бугры, надеемся горизонты раздвинуть, а что толку - одних в море выносит, других к берегу прибивает..."
Лаврентий читал по губам, но смысла не понимал. Никогда раньше он не слышал подобных речей. Зато он видел, как от них волнуется в жилах кровь. Он видел шишковатую голову полковника, перхоть под седой шевелюрой, косые шрамы от турецких ятаганов, и думал, что эти люди, которых он считал богами, мучаются также, как он.
"А что, господа, - прерывая общее молчание, предложил Ртищев, - чем философствовать, не соорудить ли нам банчок?"
Играли всю ночь. Пошатываясь от бессонницы, последним на рассвете уезжал молоденький граф. "Вам повезло", - пробормотал он, бледный, как полотно, записывая долг на манжете. Ртищеву и впрямь отчаянно везло. Лаврентий был все время рядом, стряхивал с костюмов мел, подавал рюмки и огонь для сигар. Он не слышал разочарованных вскриков, зато видел звук, который плыл вниз по парадной лестнице, сворачивая за угол. Князь так и не обратился к нему за помощью, но его присутствие вселяло уверенность.